— Хорошо, — сказал, наконец, адвокат. — Единственное, что я могу сделать в подобной обстановке, — найти повод для отсрочки дела. Это даст вам время прийти в себя и понять, что в ваших интересах рассказать мне все, а так… — адвокат развёл руками.
Квэп оторвал взгляд от пола и, исподлобья глядя на защитника, хмуро процедил сквозь зубы:
— Конечно! Вам заплатят за то, что выудите из меня признание.
Адвокат отбросил перо.
— Я обязан вас защищать. Понимаете: обязан! — с возмущением проговорил он. — Наш Уголовно-процессуальный кодекс обеспечивает вам защиту.
— Ну да, вы обязаны меня защищать. — Повторил Квэп. — Обязаны! — И понизив голос почти до шёпота: — Вытащите меня отсюда, и вы станете богатым человеком. Слышите: богатым! Поедете куда хотите, построите дачу у Чёрного моря. Настоящую виллу, такую, в которой приятно жить хоть сто лет. У вас будет капитал на всю жизнь. Вы оставите вашим детям столько, что им, как и вам, никогда не придётся работать. — Квэп говорил быстро. Брызги слетали с его губ. Адвокат брезгливо посторонился, но не мешал ему говорить. — А если боитесь — мы вытащим вас отсюда. Выбирайте страны, где хотите жить… Спасите меня, делайте что-нибудь; заплатите следователю, судье — всем, кому надо, сколько надо. Не стесняйтесь в деньгах. Только скажите, что вы меня спасёте… Что вы молчите? Боитесь продешевить?..
Он наклонился вперёд так, что едва не касался подбородком стола. Его глазки впились в лицо адвоката, рот был приоткрыт, дыхание с хрипом вырывалось из груди.
— Боюсь, мы не поймём друг друга, — ответил адвокат и покачал головой. — Если бы это не противоречило правилам советской адвокатуры — я бы попросил освободить меня от защиты.
— Трус! — злобно прошипел Квэп. — И тот, кто придёт вместо вас, будет такой же трус!.. Хорошо, что вам не удалось поддеть меня. «Откровенное признание!» Нет, нет, я ничего не говорил! Я ни в чём не виновен. Я никогда не совершал ничего дурного. Меня принимают за другого — я вовсе не Квэп!
Когда Квэп умолк, задохнувшись от душивших его злобы и страха, адвокат, стараясь скрыть охватывавшее его чувство презрения, повторил:
— Попробуем затянуть дело. Появилось новое обстоятельство — новый свидетель. Возбудим ходатайство о доследовании… — он терпеливо излагал свои соображения, но Квэп даже не смотрел на него. Заметив это, защитник собрал свои бумаги. Только когда стукнул отодвинутый им стул, Квэп поднял было голову, но тотчас же уронил её, и взгляд его остался тупо бессмысленным. Таким и только таким видели его следователь, прокурор, защитник. Несмотря на профессиональную привычку к типам, внешне, может быть, ещё более омерзительным, чем Квэп, адвокат не мог заставить себя без отвращения говорить с ним, советоваться, отыскивая способы спасения этой никому не нужной жизни. Чем ближе он знакомился с подзащитным, тем твёрже приходил к убеждению в его неисправимости. А какой смысл сажать безнадёжного нахлебника на шею народу? Ещё один иждивенец? Зачем возня с такими, как Квэп?.. Но тут же сам адвокат восставал против подобного допущения. Он был членом корпорации, чья обязанность — состязание с обвинением. В полную меру своих знаний и способностей защищая преступника от карающей десницы закона, адвокат способствует верному решению суда и действует на пользу обществу. Только проникнувшись подобного рода убеждением, можно было найти в себе силы защищать Квэпа.
88. Если бы глаза говорили!
Ходатайство защиты о доследовании дела было удовлетворено. Вся последующая работа Грачика велась под непосредственным наблюдением Яна Валдемаровича Крауша. Генеральный прокурор часто присутствовал на допросах, ничем, однако, не нарушая хода мысли Грачика и не вмешиваясь в его действия. Взвесив всё, что ему сказал когда-то по поводу этого дела Спрогис, Крауш решил сам выступить с обвинением в предстоящем процессе. Но и на этой заключительной стадии следствия Квэп, несмотря на абсурдность такого поведения, продолжал искать спасения в отрицании даже того, что он Квэп, что он Строд, что он Винд. В дополнение ко всему он стал плакать. Слезы без конца и по всякому поводу, а иногда и без повода представлялись ему средством защиты. Он тихо обливался слезами или громко рыдал, выжимая из себя неиссякаемый запас слез. Грачик решил ещё раз быстро пройти по всему делу:
— Проследим ваш путь с момента появления в окрестностях Риги, — сказал он Квэпу. — Вы приехали на остров у озера Бабите…
Квэп отрицательно качнул головой.
— Вы пришли на явочную квартиру на старой мызе.
— Отрицаю.
— Вы вступили в контакт с Линдой Твардовской, проживавшей на мызе по документам Эммы Юдас.
— Отрицаю.
— Вы наладили связь с уголовником Василием Крапивой и завербовали его в помощь себе для убийства Круминьша.
— Отрицаю.
Грачик молча нажал кнопку звонка и сказал вошедшему сотруднику:
— Введите Твардовскую, — и быстро обернувшись к Квэпу: — Вы были у жены на острове в тот самый вечер, когда совершили покушение на мою жизнь, отправив меня на дно Лиелупе. — Грачику показалось, что в глазах Квэпа промелькнуло что-то вроде злобного торжества. Но он молчал. — Отвечайте же, Квэп!
— Я никогда не был на острове… не совершал покушения.
Грачик положил перед Квэпом кусок картона, где, прикрытый целлофаном, был наклеен окурок.
— Это ваш окурок, я взял его из пепельницы на столе у Твардовской, когда вы убежали через заднюю дверь дома.
— Это не мой окурок.
— Нет, ваш! Вот доказательство. — Грачик выложил перед Квэпом второй картон с целой коллекцией бережно расклеенных окурков. Концы их были искусаны. — Это вы курили у меня, на предыдущих допросах. Все папиросы носят следы тех же зубов, которыми был надкушен и кусок мыла в доме некоего Винда в Цесисе… Помните такой случай?.. «Винду» захотелось для верности намылить сделанную на верёвке удавку… Да, да, ту самую удавку, которой вы намеревались задушить Мартына Залиня… Может быть, вы не помните и этого?
— Отрицаю… — с механической монотонностью пробормотал было Квэп, но тут вспомнил, что в зубах у него и сейчас зажата папироса. Он с испугом выхватил её изо рта и швырнул в пепельницу. Потом, спохватившись, взял окурок размял его. Все это он, не смущаясь, проделал на глазах у Грачика.
— Это не мои окурки! — сказал Квэп. — Я никогда не курил ваших папирос.
Обескураженный такой наглостью, Грачик несколько мгновений так смотрел на своего подследственного, будто не понимал, как может мыслящее существо, так или иначе homo sapiens
[27]
, а не просто животное о двух руках и двух ногах быть таким последовательно тупым и тупо последовательным.
— И попытка утопить меня — тоже не ваших рук дело? — негромко, как будто из последних сил, спросил Грачик.
— Нет.
