— Где она? — умоляюще спросил Силс.
— Вы хотите знать больше, чем я могу сказать. Поезжайте домой и ждите от меня известий, — решительно ответил Грачик.
Силс послушно поднялся я, забыв попрощаться, медленно, как очень усталый человек, побрёл прочь.
80. Шинель лейтенанта Будрайтиса
С момента, когда Квэп убедился в том, что Инга справится с задачей и заложит заряды в часы, он забыл обо всём, кроме необходимости бежать. Его не интересовало уже ничто, кроме собственного спасения: ни приказ ликвидировать Ингу, ни необходимость убедиться в результатах диверсии. Одна мысль заполнила мозг — «бежать»! Воспоминание о том, как он пробирался болотом после происшествия на железной дороге, ещё и ещё раз убеждало его в том, что нельзя рассчитывать на чью бы то ни было помощь, остаются только свои силы, собственная хитрость. О спокойном отступлении, как оно рисовалось когда-то Шилде, не приходилось и говорить: Квэп остался без помощников, которых мог бы подставить под удар вместо себя, «на съедение» советским органам безопасности; не было явок; не было даже денег: половину запаса он бросил в Цесисе, другая потеряна вместе с явкой у Линды. Не было и Линды. Вот кто помог бы ему! Она нашла бы и убежище, и деньги на дорогу, и всё, что нужно для организации его спасения. Не было Линды… Не было Линды!.. Удастся ли ей отвлечь от него преследователей, пустить их на ложный след, пожертвовать собой?..
Прежде всего нужны были деньги. Хоть немного денег на дорогу. Идиот бухгалтер в артели «Верное время» обставил дело так, что Квэпу не удалось взять из кассы ни гроша. Сунуться в гостиницу к Инге — значило рисковать попасть в засаду, если за девкой есть наблюдение. Откуда же взять денег? Хоть немного денег!.. С такими мыслями Квэп бродил по Рижскому рынку, казавшемуся ему единственным местом, где можно смешаться с толпой, стать незаметным. Самое людное место в городе казалось и самым безопасным. Конечно, не легко провести целый день на ногах, толкаясь в проходах между ларьками, делать вид, будто в тысячный раз рассматриваешь одни и те же пучки верёвки, связки чулок, разноцветные джемперы, сита и кастрюли. К тому же давал себя знать и голод, а не было денег даже на то, чтобы купить кусок колбасы. Квэп уже не помышлял о том, чтобы зайти в столовую или буфет. Аромат лукового клопса заставлял мучительно сжиматься его пустой желудок. Каждая затворяющаяся за его спиною дверь представлялась захлопнувшейся ловушкой. Немного колбасы и побольше хлеба — вот вершина мечты!
Квэп стоял, опершись плечом на угол ларька, даже не посмотрев, чем там торгуют: он уже не мог видеть товаров — его мутило от ярких красок трусов и одеял. Он делал вид, будто читает газету. Газета — извечный спаситель всякого, кто хочет наблюдать окружающее, оставаясь незамеченным сам. Но, по-видимому, второй день такой волчьей жизни, усталость и голод привели к тому, что внимание Квэпа ослабло, профессиональная наблюдательность и осторожность изменили ему. Он не заметил, как кто-то подошёл к нему сзади и положил ему руку на плечо. На жаргоне, который поставил бы в тупик менее искушённого слушателя, чем Квэп, незнакомец предложил продать ему кожаную куртку, надетую на Квэпе. Это было неожиданно, но представилось Квэпу таким простым и удачным выходом, что, поторговавшись для вида, он мысленно уже расстался с курткой. На минуту мелькнула было мысль: а как же сам он — нельзя же бродить в октябре под холодным дождём в одном пиджаке? Но тут же услужливая память подсказала, что в лесу, в тайнике, осталась шинель лейтенанта милиции, разве форма милиции не откроет ему двери, остававшиеся запертыми, когда он подходил к ним в простой кожаной куртке?.. А даже тех грошей, что предлагает сейчас этот тип за кожаную куртку, хватит на луковый клопс и на билет, чтобы уехать из Риги!
К вечеру того же дня Квэп был в лесу, на месте, где полгода назад он сам и завербованный им в помощь амнистированный уголовник Крапива застали молодого офицера милиции за починкой мотоцикла. Они присели покурить, и Квэп узнал от милиционера, что тот нездешний, едет издалека и намерен неожиданно нагрянуть к друзьям, не подозревающим о его приезде. Тут же в изощрённом мозгу Квэпа родилась мысль о том, что случай даёт возможность раздобыть необходимую ему форму милиции. Для этого нужно только убить молодого офицера.
Расставшись с милиционером, Квэп и Крапива отошли на несколько сотен шагов, и Квэп изложил Крапиве свой план. Они устроили засаду и, когда лейтенант проезжал на починенном мотоцикле, сбили его. Квэп задушил офицера накинутой на шею петлёй. В награду Крапиве достались деньги и часы лейтенанта. А самое важное: они овладели его формой. Но так как дело было по весне, шинель показалась им ненужной, и её зарыли в лесу вместе с мотоциклом, отдельно от тела убитого. Теперь Квэп вернулся на это место — ему до зарезу нужна была одежда. Мягкий песок без сопротивления отдал Квэпу хорошо сохранившуюся шинель. Квэп тщательно очистил её от песка и долго разглаживал ладонями и растягивал слежавшиеся складки, справедливо полагая, что в таком измятом виде одежда привлечёт внимание первого же встречного… О том, чтобы попытаться раздобыть утюг, не могло быть и речи. Поэтому он тёр, жал, тянул до того, что жилы на его шее и лбу налились тугими жгутами. Наконец, казалось, шинель приобрела более или менее приличный вид. Подумав, Квэп срезал с неё погоны и закопал их обратно.
Очень велик был соблазн воспользоваться лежавшим тут же в яме мотоциклом, но Квэп понимал, что ехать со старым номером — значит самому лезть в ворота тюрьмы, а раздобыть новый номер было безнадёжной затеей. Каждая лопата песка, которая погребала такое хорошее средство передвижения, заставляла Квэпа стискивать зубы от досады. Но ничего нельзя было поделать. Шинель — и то хлеб! Хорошо, что она так сохранилась. И без погон это будет хорошая маска на вокзалах и в вагоне, который в течение нескольких дней будет его единственным прибежищем: придётся передвигаться с места на место столько времени, на сколько хватит денег, чтобы покупать новые билеты.
По мере того как шло время и приближался час, назначенный для выступления детского хора, план бегства Квэпа все сужался. Он давно уже не задавался мыслью добраться до Дальнего Востока или в Одессу, что прежде казалось таким простым и само собой разумеющимся. Лишь бы выбраться из Латвии! Хоть куда-нибудь от близости к взрыву, который заставит все взоры обратиться на Квэпа; заставит каждого встречного вглядываться в его черты, приглядываться к его платью.
Хорошо было бы, конечно, иметь теперь и документы, подходящие к этому костюму, но он сам сжёг их в ту ночь, когда кончили с Круминьшем, и он уступил милицейский мундир Крапиве, воображавшему, будто это облегчит ему спасение от уголовного розыска. Усмешка скривила губы Квэпа при воспоминании о том, с каким удовольствием его сообщник наряжался в мундир милиционера и как мусолил и перемусоливал деньги, полученные от Квэпа в награду за работу. «Болван» (теперь у Квэпа не было для него другого имени) не подозревал о том, что ему остаётся жить ровно столько времени, сколько нужно, чтобы дойти до берега: рука Квэпа уже сжимала в кармане пистолет, приготовленный для убийства опасного свидетеля.
Хорошо, что в ночь смерти Будрайтиса было тепло и Квэпу не захотелось тащить за собою тяжёлую шинель. Это — рука самого провидения. Всевышний приберёг шинель для него. Квэп застегнулся и зашагал к опушке, от которой оставалось не больше трех километров до станции. Увлажнённый дождями песок был плотен. Он не оставлял пыли на ногах, и по нему было легко идти.
