Ему было уже шестнадцать, а по закону жениться разрешается с четырнадцати, но они бы подождали, пока ему не исполнится двадцать один. Пять лет, а все в классе только и мечтают жениться на ней. Но если бы в результате кораблекрушения их выбросило на необитаемый остров... Если бы... Надо совершить какое-нибудь морское путешествие в эти каникулы. Небольшое путешествие (сердце его забилось, когда он понял, что путешествие может быть совсем недолгим), во время которого его судно столкнется с огромным трансатлантическим лайнером, и лайнер подберет потерпевших кораблекрушение, а Корал Белл будет смотреть, как он поднимается на борт. А потом и сам лайнер разобьется где-нибудь в тропических морях. В самом деле, достаточно отправиться через канал на континент. Надо будет намекнуть отцу... например, что ему не мешало бы попрактиковаться во французском... Как только он отплывет из Фолкстоуна, пальмы, синее небо, и белый песок, и сама Корал Белл окажутся рядом с ним, только руку протяни.
Это было двадцать пять лет назад, думал Реджинальд, и вот я увидел ее снова. Я думаю, ей сейчас сорок семь. Жаль, что я не был в ударе сегодня вечером, мне кажется, она ни разу не рассмеялась. Интересно, она и сейчас смеется так же чудесно? Я оказался прав. Она вовсе не дурочка, какой ее все считали. Удивительно умная, интересная женщина. Попадал пи ей в руки “Вьюнок”?
Что, если бы Сильвия пригласила ее на обед? Можно ли пригласить на обед графиню, едва с нею познакомившись? Но ведь Корал Белл не обычная графиня. Она поймет...
Ей не дашь сорока семи.
Невероятно Кругом столько интересных, умных женщин. Лина, и эта мисс Воулс... и Корал Белл.
Глава тринадцатая
I
Некий мистер Филби Никсон собирался инсценировать “Вьюнок”. По этому поводу он должен был сегодня утром посетить Реджинальда.
– Пьеса? Замечательно! – обрадовалась Сильвия, когда он сообщил ей об этом за завтраком. – Но разве ты не смог бы написать ее сам, дорогой?
Реджинальд уже несколько недель раздумывал, не взяться ли за инсценировку самому, и, естественно, вопрос Сильвии задел его.
– Дорогая моя Сильвия, это во многом вопрос техники. Не всякий может написать пьесу. Тут требуется опыт и знание ремесла. Необходимо видеть театр изнутри. – Именно это твердил он себе на протяжении последних недель, не веря ни единому слову. Сейчас впервые ему показалось, что в этих словах есть доля истины.
– Но ведь чтобы написать книгу, тоже требуется знание ремесла?
– Конечно. Но совершенно иного свойства. В том-то все и дело. Если человек написал книгу, это еще не значит, что он может написать пьесу.
– Да, я понимаю, но уверена, что ты бы смог.
– Сильвия, зачем ты так говоришь? – взорвался он; потом добавил: – Прости меня, но... – встал с чашкой в руке, словно для того, чтобы Сильвия налила ему еще кофе, повторил: – Прости меня, – и поцеловал ее в затылок, пока она наполняла чашку.
– Спасибо, дорогой, – ответила Ситьвия. – Конечно, я не слишком хорошо в этом разбираюсь, но, по-моему, то, что я хочу сказать, верно.
– Хорошо, скажи, – виновато попросил Реджинальд.
– Я спросила тебя, разве не нужно знание ремесла, чтобы написать книгу, и ты согласился; а я думаю, это не потому, что ты... ты... не потому, что я люблю тебя, а просто ты владеешь этим ремеслом, и даже если это не означает, что ты можешь написать пьесу, то и не означает, что не можешь.
Истинная правда, подумал Реджинальд.
– Ты совершенно права, – сказал он, посылая ей воздушный поцелуй, – но я как раз ждал такого ответа. Я мог бы написать пьесу, но не сумею переделать для сцены собственную книгу, потому что буду по-прежнему воспринимать ее как книгу и не захочу выкидывать лучшие куски.
– Понимаю, дорогой. А ты обязательно должен их выкидывать?
– Нет, – терпеливо объяснял Реджинальд, – но лучшие куски романа могут оказаться не лучшими для пьесы.
– Ты мне все объяснил. А этот человек, о котором ты говоришь, хорошо разбирается в таких вещах?
– Филби Никсон? Да, наверное. Все так считают. Он один из ведущих драматургов. Ты предупредишь Элис, хорошо? Он скоро придет.
Мистер Филби Никсон был высок, хорош собой и прекрасно одевался; манеры его были безукоризненны. Он звал по имени каждого в театре, и каждый в театре называл его Филом. Войдя в уборную любой ведущей актрисы, можно было почти наверняка застать там Фила. Иногда актриса говорила: “Фил, дорогой, когда ты соберешься написать для меня пьесу?” На что он иногда отвечал: “Хочу тебя обрадовать, Мэри, я как раз заканчиваю пьесу, которая, я думаю, тебе подойдет”. Его пьесы всегда были близки к завершению. Он был заметной фигурой на ежегодном театральном балу, где неторопливо и с достоинством помогал у киосков. Девушки с окраин Лондона, увидев его, догадывались, что он известный драматург, – известных актеров они знали. Затем они принимались спрашивать друг у дружки, что он написал, и могли припомнить только “Пополам, дружище!”, но тут же их охватывали сомнения – разве ты не помнишь, ее автор умер в день премьеры, про это писали в прошлое воскресенье газеты, вот насмешка судьбы, верно?
Мистер Никсон неизменно появлялся на похоронах известных актеров, где с безупречной вежливостью кланялся и отвечал на поклоны, погрузившись при этом в воспоминания о знаменитом покойнике. Точно так же он раскланивался и на премьерах, но он нечасто посещал премьеры, чтобы не повредить своей репутации человека театра и не прослыть обычным любителем.
Время от времени в той или иной газете театральная колонка открывалась заголовком “Новая пьеса Филби Никсона”. В напечатанной ниже заметке говорилось, что:
“Мэри Кардью (или кто-то другой), которая, как мы уже сообщали, пополнила список актрис, занявшихся антрепренерской деятельностью, на днях арендовала театр “Аполло” и собирается начать сезон возобновлением “Школы злословия”. Затем она будет ставить либо “Квадрат”, где вновь сыграет Салли, либо новую пьесу Филби Никсона, которую он сейчас заканчивает”.
Как-то раз под заголовком “Новые пьесы Филби Никсона” читателям сообщалось:
“Как нам стало известно, вскоре на сценах Вест-Энда одновременно появятся четыре пьесы знаменитого драматурга Филби Никсона. Как мы уже писали, Мэри Кардью вслед за возобновленной “Школой злословия” собирается ставить одну из пьес Никсона. Не исключено также, что комедия, которую Уилмер Кассельс заказал Никсону, будет готова к началу сезона в театре Гаррика. Если добавить, что мистер Герберт Скотт уже практически решил возобновить “Пополам, дружище!” и что комедия “Да, папа”, которая на этой неделе с большим успехом шла в Саутси, только и ждет, чтобы ею занялся какой-нибудь лондонский театр, то очевидно, что имя Филби Никсона не будет сходить с театральных афиш”.
И даже если осенью в силу непредвиденных обстоятельств имя мистера Филби Никсона вовсе не появится на театральных афишах, сам он тем не менее не перестанет появляться в артистических уборных (где в ответ на настойчивые просьбы написать пьесу будет объявлять, что работа близка к концу) и на траурных церемониях; и неизменным пребудет всеобщее мнение о нем как о драматурге, из-под пера которого вышли лучшие пьесы последних двадцати лет.
