– Вероятно. Во всяком случае, королевскую семью можно без колебаний причислить к среднему классу, правда? Мы все страшно боимся, что нас примут за кого-то, кем нам не удалось стать, поэтому мы притворяемся кем-то, за кого нас никто не примет.
– Жизнь – сложная вещь, – вздохнул Реджинальд. – Не могли бы мы с вами, хотя бы на сегодняшний вечер, оставить это притворство? Я, безусловно, принадлежу к среднему классу, хотя из вежливости говорят, что к его верхушке. Во всяком случае, я так думаю.
– Хорошо. А я графиня, начавшая артистическую карьеру с пения песенок на эстраде.
– Боже мой! Невероятно! Ведь вы – Корал Белл.
– Да. И не удивляйтесь так. Должен же кто-то ею быть.
Корал Белл! Это было, наверное, двадцать пять лет назад. Он приехал по особому разрешению к зубному врачу, но произошла ошибка, не совсем, впрочем, случайная, и выяснилось, что врач может принять его только в следующую среду. Так он оказался в Лондоне. Конечно, можно было первым же поездом вернуться в школу, но он не сделал этого, предпочтя соврать преподавателям, что провел день в Музее естественной истории. Так он попал на выступление Корал Белл. Вся их группа сходила с ума из-за Корал Белл, ему было шестнадцать, он вот-вот должен был кончить школу, а Корал Белл не видал никогда... И в тот день увидел...
Как звучала ее песенка?
Этой нужен муж солидный
И с деньгами, и с чинами,
А для той удел завидный -
Славы блеск и шум признанья.
К семейному покою
Душою я стремлюсь,
Но, видя что смешное,
Конечно, улыбнусь.
А потом хор, не открывая рта, мурлыкал припев, и губы девушек расплывались в дурацкую счастливую улыбку.
Не красавица, не леди,
И умом я не блистаю;
От манер моих соседи
Тоже, думаю, устали.
Со знатью мне ль тягаться,
И денег – ни гроша...
Но как не рассмеяться,
Коль шутка хороша!
И опять хор, и ее смех, звучавший чудесной музыкой, вторили очаровательной мелодии; переливы, трели, смех, и ее необыкновенно привлекательное лицо – большие глаза, большой рот и, в сущности, больше ничего.
Последний куплет. Она пела совершенно серьезно, изо всех сил стараясь не рассмеяться.
Как-то в воскресенье в храме
Я молитву повторяла.
Вдруг я вижу – рядом дама
Панталоны потеряла.
Монахини скромнее,
Серьезней быть хочу.
Глаза поднять не смею -
И все же хохочу!
[9]
Взрыв безудержного смеха, мелодия хора обрывается... и чудесным образом продолжается в переливах, трелях и смехе, как после второго куплета...
Корал Белл...
Но он уже оказался за другим столом, а перед ним снова оказался омар. За столом самого Ормсби.
– Приветствую вас, Уэллард. Вы знакомы с Уэллардом, Рут? Реджинальд Уэллард. Вы читали его книгу. Мисс Фэрфакс.
Реджинальд замечает, что видел сегодня вечером мисс Фэрфакс на сцене. Слабый интерес к мистеру Уэлларду, вызванный упоминанием его книги, несколько возрастает. Вам понравилось? Разумеется, необыкновенно понравилось. Мисс Фэрфакс с очаровательной скромностью хвалит актера, игравшего главную мужскую роль (с которым она уже давно не разговаривает). Реджинальд соглашается, что тот был великолепен. Мисс Фэрфакс, не показывая своего неудовольствия, пробует еще раз. Разве Долли Перкинс не божественна? Реджинальд восторженно подхватывает, что Долли Перкинс, сцену с которой мисс Фэрфакс каждый раз пытается испортить, поистине божественна. Мисс Фэрфакс отводит от него холодные глаза и окидывает комнату взором, останавливая его на лорде Ормсби. Так вот какова знаменитая мисс Фэрфакс. Забавный выбор для миллионера...
Теперь ужин напоминает детскую игру, в которой меняются местами. На очередном ее этапе Реджинальд вновь оказывается за своим прежним столом. Теперь там сидят только двое: экс-премьер и хозяйка дома.
– Все в порядке, дорогой? – озабоченно спрашивает она.
– В полном порядке, спасибо, Мэгги.
– А это мистер... Вы ведь знакомы с моим отцом, правда?
– Уэллард, – подсказывает он.
– Ну конечно, Уэллард. Ваша прелестная жена сидела за нашим столом. Отец, дорогой, это мистер Уэллард. – Ее лицо вдруг озаряется воспоминанием. – Вы написали “Вьюнок”! Отец, это он написал. – Затем она обращается к кому-то из гостей: – Неужели вам действительно пора уходить?
– Моя фамилия, – с достоинством произносит Государственный Муж, – Фондеверил. На приемах не всегда знаешь, с кем говоришь.
Реджинальд издает почтительный возглас, сожалея, что не проявлял интереса к политике. (Может быть, последний кабинет Гладстона?)
– Обо мне сложили глупенький стишок. Наверное, вы его слышали: “Всегда здоров, всегда готов, Джон Фон Деверил”. Что-то в этом роде.
Реджинальд улыбается, всем своим видом показывая, что прекрасно помнит.
– У моей дочери блестящие организаторские способности. Нам трудно себе представить, что для такого приема, как этот, требуется в своем роде не меньше таланта, чем для проведения предвыборной кампании. Говорят, организаторские способности передаются по наследству. В какой-то мере это, бесспорно, так. Это вопрос умения Держать в руках Нити... – Он закончил фразу жестом белых, испещренных прожилками рук. – Вы меня понимаете?
– Несомненно, – отвечает Реджинальд, раздумывая, нельзя ли сейчас прямо подойти к Сильвии и сказать ей, который час. Половина четвертого.
– Эта способность Ощущать Пульс... чего бы то ни было. Инстинктивно Чувствовать. Инстинкт... да, об этом я и говорю. Это наследственное. Наверное, мне не стоило бы говорить об этом, но другие все равно расскажут вам. Спрашивайте в Уайтхолле... задавайте вопросы в Сити... Узнавайте, – неопределенно советовал мистер Фондеверил, – на Уолл-стрите. – Обратитесь, – закончил он, опорожнив бокал, – на Биржу.
– Непременно, – отвечал Реджинальд.
И едва он навел справки на Бирже, пробило четыре, и Сильвия вместе с ним очутилась в наемном автомобиле, и они уже катили назад, на Хейуардс-гроув.
– Правда, было чудесно? – спросила Сильвия, сияя от возбуждения.
Реджинальд сонно согласился.
III
Корал Белл! Двадцать пять лет назад он сходил по ней с ума больше всех. Он мечтал о ней целыми днями. Он ударял битой по мячу – она наблюдала за ним; он был в классе – она дожидалась его на улице; он пересекал школьный двор – она шла навстречу и спрашивала, как найти директорскую квартиру. Потом выяснялось, что визит к директору не так важен для нее, потому что, когда он предлагал провести остаток дня на реке и выпить чаю в “Розе и короне”, она сразу же соглашалась. Это означало прогул и, возможно, неприятности, но ради нее можно было и пострадать.
