Леня осведомился, где этот троллейбус останавливается, и
торговка, которой и самой хотелось хоть с кем-нибудь поговорить, ответила, что
троллейбус в городе всего один, а почему он «двадцатый» – никому не известно, а
останавливается он прямо тут, на площади.
Маркиз повертел головой в поисках какого-нибудь заведения,
где можно было бы погреться и выпить кофе в ожидании троллейбуса – он и не
мечтал уже о чашечке нормального эспрессо и согласился бы на бумажный стаканчик
с коричневатой бурдой, но на улыбинской площади и это достижение прогресса не
было предусмотрено, а спрашивать у старухи-торговки он побоялся – еще примет
его за иностранного шпиона.
Холод начал уже проникать ему под одежду, но в это время на
площадь, дребезжа и грозя развалиться, выполз действительно троллейбус номер
двадцать, судя по внешнему виду, ровесник одноименного съезда КПСС,
развенчавшего культ личности. Остановившись прямо перед Леней, троллейбус с
ревматическим скрипом распахнул двери, которые при этом едва не отвалились, и
принял Маркиза в свое негостеприимное нутро.
Пассажиров в троллейбусе не было, а холодно было почти так
же, как на улице. Леня добрался по раскачивающемуся салону до кабины водителя и
вполне вежливо спросил того, как заплатить за проезд по маршруту и где
находится улица Красных Партизан.
Водитель с непонятной ненавистью ответил, что деньги за проезд
он не получает, а пассажиры должны компостировать талон. Но талонов он тоже не
продает, а продают их в газетных киосках. На Ленин резонный вопрос, что же
делать, водитель злорадно ответил, что раньше надо было думать, а вот теперь
ужо придет контроль и так штрафанет, что не обрадуешься. А сам он, водитель,
запросто может безбилетного Леню высадить, тем более что вот она, та самая
улица Красных Партизан, про которую Леня спрашивал.
Троллейбус снова с болезненным скрипом распахнул едва не
отвалившиеся двери, и Леня вышел на пустую заснеженную улицу.
Если бы не царившие в Улыбине холод и бесприютность, городок
можно было бы назвать красивым. Вдоль улицы выстроились дружным строем уютные
двухэтажные домики, выстроенные по одному и тому же принципу – первый этаж был
каменный, аккуратно оштукатуренный, второй – бревенчатый, обшитый вагонкой и
выкрашенный какой-нибудь веселой краской, да еще и резные деревянные наличники
украшали фасад. При каждом домике имелся небольшой садик, и Маркиз подумал, что
в мае, когда расцветают в Улыбине яблони и вишни, здесь должно быть очень
славно; но то в мае, а сейчас, когда по улицам метет поземка и ветер воет
что-то вроде очень тяжелого рока, единственное и непреодолимое желание,
возникающее на кривых улыбинских улицах – немедленно повеситься. К тому же
наверняка в этих нарядных живописных домиках туалеты не предусмотрены проектом
и все удобства размещаются во дворе.
Леня тяжело вздохнул и побрел вдоль улицы Красных Партизан,
отыскивая нужный номер дома.
Дом нашелся очень скоро, он был в точности таким же, как
остальные, – с беленым каменным основанием и деревянным бутылочно-зеленым
верхом, украшенным резными белыми наличниками. Леня подошел к воротам и
решительно постучал в них кулаком.
Никакого ответа на этот стук не последовало. Переждав
немного, Леня повторил эксперимент – с тем же нулевым результатом.
Тогда он изо всех сил ударил в ворота ногой.
Во дворе раздалось сонное недовольное ворчание, перешедшее
затем в грозный басовитый лай. Еще через минуту послышались шаги, и хриплый
мужской голос крикнул через забор:
– Ну чего ты стучишь? Чего стучишь? Я те постучу!
Перебудил всех в такую рань!
– Хозяин, я только спросить хочу! – крикнул Леня,
стараясь перекрыть собачий лай.
– Ничего нам не надо! Ничего не покупаем! –
продолжал голос из-за забора. – Не уберешься прочь, Хусейна спущу!
Учитывая злобный басовитый голос собаки, угроза была
достаточно серьезной, и Маркиз как можно громче крикнул, надеясь, что хозяин не
сразу перейдет от слов к делу:
– Я только хотел узнать, здесь Куренцовы не живут?
Здесь раньше жили Куренцовы, Алевтина Егоровна, Лариса, Татьяна…
– Не знаю я никаких Курицыных! – орал хозяин за
забором, все больше свирепея.
– Да не Курицыны, не Курицыны – Куренцовы! –
надрывался Маркиз из последних сил.
– И Куренцовых не знаю! Мы здесь живем, Шерстоуховы!
Проваливай, пока цел, а то Хусейна спущу!
Леня услышал, как во дворе угрожающе загремела цепь, и почел
за благо ретироваться.
Отойдя от негостеприимного дома подальше и дождавшись, когда
затихнет грозный лай Хусейна, он огляделся по сторонам и задумался. Пока
никаких положительных результатов его командировка в Улыбин не принесла, и
среди возможных перспектив угрожающе маячило двустороннее воспаление легких.
Если в доме Куренцовых живут теперь совершенно другие люди, явно не склонные к
переговорам и ничего о прежних жильцах не знающие, то куда еще можно податься
за информацией?
Но в данный момент еще больше волновал Леню другой вопрос –
куда спрятаться от холода, от пронизывающего ветра и где выпить хоть
чего-нибудь горячего.
Неподалеку от бывшего дома Куренцовых в ряду веселеньких
живописных домов Маркиз заметил зияющую брешь, в которой приютилась одноэтажная
стекляшка стандартного торгового павильона. Там хотя бы можно согреться, а если
повезет, и купить чего-нибудь съестного…
Леня открыл дверь стекляшки и вошел в тепло.
Здесь он убедился, что прогресс в какой-то мере коснулся и
захолустного Улыбина. Во всяком случае, под стеклом на прилавке красовались
безусловные признаки контактов с внешним миром – шоколадные батончики «Марс» и
«Сникерс», импортные презервативы и несколько видов жевательной резинки –
наверное, самые нужные предметы для рядового улыбинца.
Тем не менее в магазине стоял кондовый, непобедимый и вечный
запах кислой капусты – такой же, как в семидесятые, а пожалуй что и в тридцатые
годы минувшего столетия…
Кроме Лени, в магазине имелись две продавщицы – одна сильно
пенсионного возраста, тем не менее неумеренно накрашенная, с огненно-рыжими от
хны волосами, и вторая – совсем еще молоденькая, с выпученными сонными
блекло-голубыми глазками и короткой непритязательной стрижкой, с годами
обещающая стать весьма похожей на свою соратницу по прилавку. Еще имелась
худощавая востроглазая старушонка, которая, перегнувшись через прилавок,
оживленно доказывала что-то старшей продавщице:
– А я тебе говорю – ходит он к ней! Каждый, почитай,
день! Только Васька за дверь – а он тут как тут! А она – как ни при чем!
Встречает меня – здрасьте, говорит, Варвара Спиридоновна! Как будто ни при чем!
Так прямо и говорит – здрасьте, Варвара Спиридоновна!
Пожилая продавщица сочувственно ахнула, склонила рыжую
голову к плечу и с живейшим интересом осведомилась:
– Ну а ты что, тетя Варя?
