– Вы мне будете рассказывать! – возбужденно
воскликнула Анна. – Я так увлекалась историей его жизни, его путешествий!
А для какого издания вы пишете эту статью?
Маркиз, не готовый к такому вопросу, замялся, и Анна,
по-своему истолковав его замешательство, махнула рукой:
– Да не важно, не важно! Не подумайте, что я хочу
перехватить работу! Я вам с удовольствием дам любые материалы, какие вас
интересуют! Хотите – прямо сейчас ко мне заедем?
Леня, естественно, не отказался.
Через пятнадцать минут они подъехали к новому кирпичному
дому на Черной речке. Анна открыла своим ключом дверь подъезда, вынула из
почтового ящика несколько конвертов. Маркиз не спрашивал ее, замужем ли она, и
сейчас его почему-то безумно волновало, одна ли Анна живет в квартире…
По тому чисто женскому порядку, который царил в ее жилище,
он понял, что живет она одна, – присутствие мужчины обязательно проявилось
бы в брошенном на стуле свитере, домашних тапках посреди комнаты или в стопке
книг на обеденном столе. Ничего этого не было и в помине.
Леня повесил дубленку на крючок в прихожей, помог Анне снять
пальто, и при этом ее узкая холодная рука случайно оказалась в его руке. Это
случайное прикосновение привело к совершенно неожиданному результату.
Между ними словно проскочила электрическая искра. Леня
притянул девушку к себе, нашел жадным ртом ее сухие горячие губы и припал к
ним, как припадают в жару к живительной влаге родника.
Он пил и не мог напиться, а его бессовестные руки тем
временем делали свое дело, освобождая Анну от одежды.
Оставляя за собой на полу эти ставшие совершенно
бесполезными тряпки, не прерывая поцелуя, словно от этого зависела их жизнь,
они двигались вслепую в глубину квартиры, руководимые безошибочным инстинктом,
в направлении полутемной спальни, но так и не дошли до нее, свалившись на ковер
и слившись в немом безумии страсти.
Маркиз раз за разом штурмовал гибкое смуглое тело с
упорством и страстью, с какими альпинисты штурмуют неприступную вершину, и Анна
покорялась и подыгрывала ему то с податливой нежностью, то с яростным жаром, и
с нежным, жалобным стоном отвечала на его ласки. Ее кожа покрылась бисеринками
испарины, и Маркиз, покрывая ее тело жадными торопливыми поцелуями, слизывал
этот любовный пот, как свежую утреннюю росу.
Часа через полтора Анна неспешно отстранилась от Маркиза,
посмотрела на него новым, омытым нежностью взглядом и проговорила со счастливым
грудным смешком:
– Надо же! Никогда себе такого не позволяла! Что это
вдруг со мной случилось?
– Последствия стресса, наверное, – Маркиз
улыбнулся и нежно поцеловал смуглую ложбинку под ключицей.
– Надо же! А я сначала посмотрела на тебя и подумала…
– Что я – заурядный неудачник! – закончил за нее
Леня. – Раз я пришел к этим географическим мымрам.
– Ах да, я тебе это уже говорила…
– А может быть, я и есть заурядный неудачник?
– Заурядный неудачник не может внезапно превратиться в
настоящего супермена за рулем машины. И заурядный неудачник не может так
потрясающе заниматься любовью.
– Может быть, это ты так действуешь на меня, так меня
вдохновляешь, что я становлюсь суперменом в твоем присутствии. Кстати, не
думаешь ли ты так легко от меня отделаться? На чем мы только что остановились?
Я не все понял, нужно еще раз повторить. Только… Где у тебя кровать? А то на
полу мы с тобой столько синяков набьем!
– Да ты не супермен, а самый настоящий сексуальный
маньяк! – И Анна залилась счастливым смехом.
Еще через два часа Леня откинулся на подушки и проговорил:
– Я бы сейчас съел средних размеров слона. У тебя
случайно нет поблизости зоопарка?
– Вся наша жизнь – настоящий цирк! А зверинец ты
сегодня видел у меня на работе.
– Там был обезьянник…
– Скорее, гадюшник.
– А у меня ни змеи, ни обезьяны аппетита не вызывают.
– А как насчет омлета? Мне говорили, что я готовлю
очень даже неплохой омлет!
– Ну если только из десяти яиц… А кто это говорил
комплименты твоим кулинарным способностям? – В голосе Маркиза зазвучали ревнивые
собственнические нотки.
– Все вы, мужчины, одинаковы – ревнивые прожорливые
деспоты! – строго заключила Анна. – Будешь как миленький лопать, что
дадут. – И она выскользнула из кровати, накинула на голое тело коротенький
полупрозрачный халатик и отправилась на кухню.
Через минуту Леня притащился следом за ней и с живейшим
интересом стал наблюдать за процессом приготовления пищи.
Понаблюдав так несколько минут, он вскочил и набросился на
Анну, прижав ее к кухонному столу.
– Ты с ума сошел! – Она пыталась
отбиваться. – У меня же нож в руке! И омлет сгорит!
– Черт с ним, с омлетом, – прорычал Маркиз,
торопливо расчищая стол и укладывая на него свою смуглую возлюбленную, –
незачем было этот халат надевать, он слишком сексуальный! В нем ты меня еще
больше возбуждаешь, чем совсем без одежды!
Омлет, конечно, подгорел, но они съели его с завидным
аппетитом, запивая холодным пивом из холодильника. Покончив с трапезой, Анна
удовлетворенно отвалилась от стола и мурлыкнула, как сытая кошка:
– Ур-р! Больше не могу. А что – ты и правда пишешь про
Ильина-Остроградского или это был только повод для того, чтобы забраться в
постель к порядочной девушке?
– Это ты-то порядочная девушка? – рассмеялся
Маркиз. – Порядочные девушки не обедают в голом виде с малознакомыми
мужчинами. И порядочные девушки не умеют выделывать в постели все те
восхитительные штучки…
– Не заводись по новой! – в непритворном ужасе
воскликнула Анна. – Я ведь сказала – больше не могу! Ничего не могу. Я
тебя спросила про Ильина-Остроградского…
– Это было соединением приятного с полезным, –
признался Леня, – и про путешественника разузнать, и с тобой
познакомиться.
– Ну да – это теперь называется «познакомиться». А
насчет соединения приятного и полезного тоже все понятно: узнать какой-нибудь
интересный исторический случай столетней давности очень приятно, а секс, как
известно, полезен для здоровья…
– Ну вот видишь, как ты все замечательно
понимаешь! – рассмеялся Маркиз. – Так что ты знаешь о покойном
профессоре?
– Помнишь, была когда-то такая передача – «Спрашивайте
– отвечаем»? Так вот, задавай вопросы – что тебя интересует?
– Для начала я хотел бы узнать такую вещь. На доме, где
жил Ильин-Остроградский, висит мемориальная доска, где сказано, что он там
проживал по 1912-й год. Но в энциклопедии указаны годы его жизни – он умер
только в четырнадцатом году… Как же это понимать? Последние два года своей
жизни почтенный профессор бомжевал?
