– Не зовсем от американский народ, – поправил он
грамотного грузчика, неимоверно коверкая русские слова, – а от
американский мормон. Мормон – это очень хороший люди, это такой… как это
по-русски… хороший конфессия… очень хороший религия.
Грузчики уважительно выслушали богатого иностранца, получили
деньги и быстро удалились.
Через несколько минут «патриарх Скунс» сидел в кабинете
заведующего вторым хирургическим отделением и, все так же немилосердно коверкая
русские слова, впаривал тому, что дружественные мормоны в своем далеком
Солт-Лэйк Сити дни и ночи только и думают о том, как облегчить нечеловеческие
страдания больных второй хирургии.
– А это вам, – «мормон» протянул заведующему
литровую бутылку виски «Джонни Уокер», – в памьять о наш незабываемый
встрьеча. А там, в корьидор, стоит несколько коробка фрукты… бананы, финики…
эпплз… как это… яблоко! – «Мормон» гордо произнес трудное русское слово.
– Спасибо, спасибо. – Заведующий спрятал виски в
ящик стола, – передайте дружественным мормонам нашу горячую благодарность…
– Я хотеть… хотел поговорить с один ваш больной, –
«патриарх» вынул из кармана картонный квадратик и с видимым трудом прочитал
немыслимую для американца фамилию: – Сель… дьереев… это наш компьютер выбрал из
ваших пациентов, – пояснил «американец», снимая с себя ответственность за
странный выбор.
– Нет проблем, – заведующий пожал плечами, –
не прежние времена, говорите с кем хотите… только, вы знаете, у нас теперь
закон – запрещена пропаганда любых сект… только четыре основные религии…
– О, не волнуйтьесь, – «мормон» активно замахал
руками, – никакой религиозный пропаганда! Я только отдам… как это… свои
подарки и немножко поговорью с больным… – И в подтверждение своих добрых
намерений он опустил в карман белого халата шуршащую зеленоватую купюру с
портретом американского президента.
Вежливого щедрого иностранца проводили в палату. Он обошел
больных и на каждую тумбочку положил пластиковый пакет с подарками. Наконец он
увидел того, ради кого устроил весь этот спектакль, – виновника аварии на
тридцать третьем километре Витьку Сельдереева. Он подсел к его кровати, выложил
из сумки несколько ярких упаковок.
– В сектанты агитировать будешь? – со знанием дела
осведомился Витька. – У меня шурин в баптистах был, еле ноги унес. Ни тебе
выпить, ни тебе покурить, ни тебе что! Десятину отдай, как будто налогов мало…
Доброжелательный американец заверил Сельдереева, что против
воли никто не обратит того ни в какую заморскую веру, но все же вкратце
рассказал тому о мормонах, так сказать, в порядке ознакомления.
Витьку особенно сильно поразило распространенное среди
мормонов многоженство.
– Это что же, мало мне одной Марьяшки, так меня три
жены мучить будут? Это же никакого здоровья не хватит! Она одна-то меня ровно
дрова ежедневно пилит, а втроем вообще на щепу изведут!
– О, это не есть факт! – горячо возразил
Сельдерееву иностранец. – Когда жен много, у них начинается… как это
по-вашему… соцсоревнование, каждая старается угодить свой муж…
– Ох ни фига себе! – восхитился Витька. – А
ведь ты, мужик, верно говоришь! Допустим, мне Марьянка выпить не даст, так я ко
второй пойду или к третьей… А что, если они сговорятся?
– О, это бывает очень редко! – успокоил его
иностранец. – Чтобы две женщины договорились… это… как по-вашему… просто
чьюдо!
– Кстати, мужик, там ваш дружественный народ ничего мне
не передавал из выпивки?
Американец огляделся по сторонам и вполголоса, почему-то
совершенно утратив акцент, проговорил:
– Все будет, и выпить найдем, сейчас только сестричка
выйдет… а сигареты – пожалуйста, сигареты можно, – и он положил в
прикроватную тумбочку блок «Мальборо». – А сьейчас, – американец
снова заговорил громко и коверкая слова, – сьейчас расскажите мне, как с
вами слючилось это несчастье, – он указал на искалеченные ноги
Сельдереева, – я хочу знать, не проявилась ли в этом божественная воля и
высшее предопределение…
– Чего там проявилось, я не знаю, а только мое счастье,
что меня в суматохе на алкоголь не проверили, – вполголоса проговорил
Сельдереев, – выпивши я, конечно, был. Не то чтоб очень, в меру, но только
мало бы мне не было… пассажира ведь на месте убило…
– Пассажира? – быстро переспросил «мормон», снова
забыв про акцент. – А разве… – Он снова принялся коверкать слова: –
Мнье сообщить, что погиб водитель второй машина, как это по-вашему… «Жигюли»… и
что он там был одьин, бьезо всякий пассажир…
– Брехня! – решительно отмахнулся
Сельдереев. – Я на него с правого борта налетел, так я четко видел –
пассажир рядом с ним сидел; мужик, твоих лет примерно, и я так в него своим
УАЗом приложился, что его и собирать потом небось не стоило…
– Точно? Ты уверен? – «Американец» снова заговорил
тихо и без акцента. – Ну-ка, нарисуй! – И он протянул Витьке листок
плотной бумаги и ручку. – Как, говоришь, дело было?
Витька посмотрел на странного иностранца с некоторым
сомнением, но тот оглянулся на дверь и, убедившись, что настырная медсестра
вышла наконец из палаты, достал из-за пазухи красивую плоскую бутылку и засунул
ее Витьке под подушку. При виде такого акта доброй воли со стороны приезжего
капиталиста Сельдереев утратил всякие сомнения и начал рисовать схему дорожного
происшествия, неловко водя по бумаге дорогой ручкой и поясняя душевному
иностранцу свои неразборчивые каракули:
– Вот отсюда, значится, я ехал, а тут вот его
«восьмера» по шоссе пилила. Ну я вот этак, значится, вывернул, да не так
крутанул и аккурат в правый борт ему, растудыть его так, впилился. Гляжу, мать
честная, что ж это, я ж сейчас в его хряпнусь! По тормозам шарахнул, тормоза в
пол – и ни фига! Видно, колодки тормозные на фиг стерлись…
Как ни странно, иностранец вполне понимал своеобразную,
непереводимую ни на какие человеческие языки лексику Сельдереева, видимо, очень
понимающий мормон попался.
– И пассажира евонного так я и шандарахнул! –
завершил Сельдереев свой захватывающий рассказ.
– Так ведь ты, наверное, в отключке был, как же ты все
помнишь? – вполне в его стиле осведомился понятливый американец.
– Так ведь это я после отключился, уже как вдарился, а
перед тем-то я хорошо все помню… Еще мужик этот на меня так поглядел, и у него
аж челюсть отвисла! Оно и немудрено, человек смерть свою увидел… А ты говоришь,
водила там один был… Да я этого второго мужика во сне теперь вижу, как он на
меня уставился! Глаза круглые, и шрам на левой щеке!
– Шрам? – удивленно переспросил «мормон».
– Ну, говорю, шрам, небольшой такой, слева…
– А вот еще, скажи, тебя же в стороне от машины нашли,
в нескольких метрах – это что же, тебя ударом отбросило?
– А вот этого сам не понимаю. – Витька перешел на
шепот: – У меня левая дверь такая тугая, ее только снаружи легко открыть, а
изнутри каждый раз мучаешься; я как открываю, сперва приподыму, а потом этак на
себя поддерну. А эти говорят – в стороне лежал и только оттого жив остался, не
сгорел… Как же так получилось – убей, не пойму!
