— Почему ты это сделал? — тихо спросила она.
Он ответил или, точнее, попытался ответить с таким же спокойствием:
— Потому что люблю тебя. Рано или поздно ты бы это узнала.
— В самом деле? Или тебе просто кажется, что любишь?
— О господи, Джейн!
— А как же Конни?
— Я думал над этим всю прошлую ночь. И понял, что никогда не любил Конни. Ее больше не существует.
— Когда она так нуждается в тебе?
Опустив руки, он отшатнулся и, подойдя к столу, стал барабанить по нему костяшками пальцев — сначала неторопливо, но затем все с большей силой.
— Для меня нет пути назад. Я очень нежно отношусь к Конни. И всегда буду на ее стороне, всегда буду выручать ее и заботиться о ней. Но это все другое. Совершенно другое. Ты и понятия не имеешь, насколько другое. Вот и все. Прости, если обидел тебя.
— Обидел меня? — сияя, переспросила Джейн. — Как ты мог обидеть меня! — Она протянула к нему руки. — Иди сюда, мой дорогой. Побудь со мной хоть минуту.
Взглянув на нее, он обошел вокруг стола. И у него, и у нее участилось дыхание, что было заметно по сравнению с их тихими, сдержанными, приглушенными голосами. Но когда Фред прикоснулся к ее руке, обнял за плечи, он был больше не в силах сдерживать волну чувств.
Через пять минут Джейн с трудом перевела дыхание:
— Знаешь, это просто неприлично.
— Ты так думаешь?
— Нет. Но если кто-то из гостиничной обслуги…
— Ха! Да ну их!
Когда еще через пять минут, содержание которых никто из них потом не мог припомнить, они убедились, что сидят на скамейке, Джейн высвободилась из его рук и отодвинулась от Фреда.
— Мы должны остановиться. Сиди на месте. Пожалуйста! Я прошу тебя.
— Но если ты…
— Где угодно. В любое время, — перебила его Джейн.
— Всегда. Вечно. Но неужели ты не понимаешь…
Она прижала руки ко лбу:
— Я чувствую, что веду себя безобразно по отношению к Конни. Я знаю, что это не так, но тем не менее не могу отделаться от подобного ощущения…
Это его как-то отрезвило.
— Теперь она в беде, — продолжила Джейн. — Почему? Лишь потому, что пытается защитить своего отца. Если хочешь, это благородно с ее стороны. Фред, мы не можем. Во всяком случае, пока она… Нет, сиди на месте. Дай мне сигарету.
Он нашел пачку в кармане халата. Рука его подрагивала, когда он вынимал ее и зажигал спичку. У Джейн горели щеки, но она сохраняла спокойствие, беря сигарету и прикуривая.
— Фред, я тоже должна тебе кое в чем признаться. Я могу опознать этот револьвер.
Взмахом руки он потушил спичку и бросил ее на пол.
— То есть, — поправилась она, — полиция пока мне его не предъявляла, но я уверена, что это тот же самый. «Ив-Грант» тридцать второго калибра, из которого пять лет назад бедная Синтия Ли пыталась застрелить Морелла.
Он уставился на нее:
— Но ведь Синтия не могла… то есть…
— Нет. Я не думаю, что это дело рук Синтии лишь потому, что это ее револьвер. Видишь ли, он ей больше не принадлежит. Перед началом процесса его похитил некий человек по имени Хоули. Сэр Чарльз Хоули. Он «скрыл» его, поместив среди экспонатов своей огромной коллекции оружия, развешанной по всем стенам дома, где его никто не найдет.
Она прервалась, увидев странное выражение лица своего собеседника. Фред заговорил, подчеркивая каждое слово:
— Ты назвала сэра Чарльза Хоули?
— Да.
— Который в свое время был судьей? Судья Хоули?
— Совершенно верно.
— Когда Хорас Айртон вчера отправился в Лондон, — едва ли не по слогам сказал Фред, — он заехал на ленч домой к своему старому другу сэру Чарльзу Хоули. Вечером он упомянул инспектору Грэхему об этом визите.
Наступило молчание.
— Хитроумный старый черт! — пробормотал Фред. С каждой минутой в нем росло понимание ситуации, смешанное с восхищением. — Он прихватил этот револьвер из квартиры старика Хоули. На том процессе Хоули был адвокатом Синтии Ли, не так ли? Теперь я припоминаю. Разве ты не видишь все изящество этого замысла? Хорас Айртон может не беспокоиться — пусть полиция из кожи вон лезет, пытаясь опознать револьвер. Если даже им это удастся сделать и оружие приведет их к сэру Хоули — если даже им повезет, — Хоули заверит, что оно не из его коллекции и что он никогда раньше не видел его, ибо он-то не может признать, что в свое время незаконно похитил вещественное доказательство на процессе Синтии Ли. — Помолчав, Фред добавил: — Хитрый старый черт!
— Знаешь, мой дорогой, мне не по себе от того, что ты это узнал.
Он повернулся к ней:
— Ведь ты больше никому не рассказывала эту историю?
— Да. То есть я… я рассказала ее доктору Феллу. Еще до того, как услышала о смерти Морелла. Я описала револьвер Синтии.
Она со всеми подробностями привела рассказ, который прошлым вечером поведала доктору Феллу.
— Но я до сих пор не могу понять, — подвела она итог, плотнее закутываясь в халатик. — Если даже сэр Чарльз не опознает его, почему этого не сможет сделать кто-то другой? Например, сама Синтия? Или я?
— Берешься ли ты под присягой показать, что это тот самый револьвер?
— Н-нет.
— Разве защита на процессе Ли не доказала, что такого револьвера никогда не существовало?
— Да.
— И теперь Синтия Ли не может явиться и сказать: «Да, это то самое оружие, которым я пользовалась пять лет назад». Не сделаешь этого и ты, разве что захочешь обречь ее на крупные неприятности. Сэр Чарльз скажет, что все вы не в своем уме. Нет. Хорас Айртон возвел надежную защиту со всех четырех сторон. Никому и в голову не придет, откуда он его раздобыл.
— Хотя я думаю, доктор Фелл догадывается.
Фред погрузился в размышления.
— Если это и так, он не станет информировать Грэхема. Есть и другая проблема. Если он догадывается, почему держит это при себе?
— Может, потому, что до сих пор не считает судью виноватым. Тебе не кажется? Снова веления совести, — помолчав, сказал Фред, — против велений здравого смысла… нет, не кажется.
Он поднялся на ноги. Теперь он стоял перед ней и смотрел на Джейн сверху вниз.
Во взгляде ее была счастливая раскованность, а на губах играла легкая улыбка. Но когда он попытался взять ее за руки, она отстранилась.
— Мы ведь не сможем все это забыть? — сказал он.
— Нет. Ты знаешь, что не сможем. Ни на минуту. Нет! Нет! Нет! Я не смогу!
— Как долго я искал тебя, Джейн.
