— Прошу вас, доктор! Вы так увлеклись ходом размышлений убийцы, что совершенно забыли о том, что он сделал. Это не было импульсом; это было преднамеренным убийством, заранее и тщательно спланированным. Посмотрите на положение тела. Оно ни о чем вам не говорит?
— Только о том, что, по-видимому, погибший не сопротивлялся.
— Это ясно. Удар был нанесен сзади, когда Салиньи стоял на ногах или на коленях спиной к дивану. Вы можете представить себе взбешенного психа, которому нужно дотянуться на расстояние четырех футов над диваном — видимо, ему пришлось встать на него, чтобы дотянуться до щита, — снять эту тяжелую шпагу и обезглавить Салиньи, который послушно нагнулся, подставив шею под удар? Салиньи должен был быть слепым и глухим, чтобы не заметить этих приготовлений!
— И тем не менее его обезглавили!
— Подойдите сюда, к дивану, — сказал Банколен. — Видите эти подушки? Я поднимаю их — вот так. Видите длинный отпечаток на обивке? Шпага лежала здесь, за подушками. Они скрывали ее. Убийца заранее продумал сцену убийства. Следовательно, он находился здесь до того, как вошел Салиньи. Он ждал. Он знал, что Салиньи придет сюда. Возможно, он разговаривал с Салиньи — который, заметьте, опасался незнакомцев, — не вызвав у него ни малейших подозрений. — Банколен воздел палец вверх. — Следовательно?
— Чушь! Вы говорите, мы должны искать Лорана в облике одного из друзей Салиньи?
— Да. Во всяком случае, в облике его знакомого. Далее. Убийца мог беспрепятственно посещать это место, не вызывая подозрений. Короче говоря, он был постоянным клиентом, а не посторонним… Он мог выдернуть шпагу из-за подушек, когда Салиньи повернулся к нему спиной.
— Но, друг мой! Ведь Салиньи наклонился, как будто ожидал этого удара!
— А вот этот факт может подсказать нам, кто убийца, который и сейчас находится в игорном зале. Никто не мог покинуть здание, если только мои агенты не спали.
— А через дверь в холле?
— Там с половины двенадцатого дежурит Франсуа. Вы знаете, когда сюда вошел Салиньи?
— Да, — вмешался я в разговор. — Я точно это помню, потому что, когда мадам указала на него, я посмотрел на часы. Это было в половине двенадцатого.
Банколен взглянул на свои часы:
— Сейчас ровно двенадцать. Алиби присутствующих можно легко проверить… — Он нервно взлохматил волосы, и на лице у него застыло озадаченное выражение. — Не понимаю, — пробормотал он, медленно оглядываясь. — Не понимаю. Я уверен только в том, что это не был человек в здравом рассудке… Как вы объясните тот факт, что голова находится на некотором расстоянии от тела, да еще поставленная на обрубок шеи?
— Этот вопрос и мне приходил в голову, — просияв, заговорил Графенштайн. — С уверенностью могу сказать, что она не могла просто откатиться и остаться в таком положении.
— Да, порой случаются странные вещи, но не в данном случае. Можно заметить, что между телом и головой нет прямой линии, закапанной кровью. Это убийца поставил ее здесь.
— Понимаю. Что ж, для больного мозга нашего преступника вполне естественный жест торжества. Он желает воздеть ее вверх, ликуя…
Банколен сказал тихо, глядя на него бесстрастным взглядом:
— Напрягите свое воображение, доктор, и параллель сама напомнит о себе.
— Послушайте, — раздраженно встрял я в их разговор, — я смотрю, у вас обоих слишком живое воображение…
— Но это необходимо, — пробормотал Банколен, пожимая плечами. Затем он нагнулся и начал осторожно проверять карманы убитого. Вскоре выпрямился и бросил на диван пачку газетных вырезок. На его лице застыла странная улыбка. — Последний штрих… Его карманы полны собственных фотографий. Да. Видите? — Он перебрал вырезки и визитные карточки. — Газетные снимки и любительские фотографии. Фото, где он выглядит прекрасно, фото, где выглядит неудачно… Вот он верхом на лошади, а вот на поле для гольфа… Гм… Больше ничего, за исключением нескольких банкнотов, часов и зажигалки. К чему все эти фотографии? Тем более зачем носить их в вечернем костюме?
— Ба! — прогремел доктор. — Неужели вас удивляет тщеславие такого человека!
Банколен нагнулся над диваном, медленно перебирая вырезки из газет. Он покачал головой:
— Нет, мой друг, этому должно быть иное объяснение. И это важнейший момент в расследовании нашего дела… Вы обратили внимание, что здесь чего-то недостает?
Графенштайн отпустил несколько замечаний на немецком, потом перешел на французский:
— Как я могу знать, что он носил в карманах?
— Да, — невозмутимо отвечал детектив. — Я имел в виду ключи. В подобных случаях не мешает себе представить, что должно быть на месте и чего, тем не менее, не оказалось. Ключи от машины, от дома, от винного погреба — любые ключи. Я склонен думать, что их забрали. — Он испытующе поглядел на нас. — Но вы оба просмотрели самое странное и необъяснимое отсутствие одной вещи. Вы просмотрели самое существенное, что по всем законам логики должно находиться именно здесь, в этой комнате, но чего, тем не менее, здесь нет.
— Ключ к убийству? — попытался догадаться доктор.
— Самого убийцы! — твердо заявил Банколен.
Мы все вздрогнули от внезапного звука, напоминающего разрыв ткани или дребезжание. Дверь в холл распахнулась, несмотря на возражения офицера полиции, одетого в штатское. В комнату вошел невысокий, довольно пухлый молодой человек с бессмысленно блуждающим взглядом, в сдвинутом на затылок остроконечном бумажном колпаке. В глаза бросались даже незначительные подробности: шляпа была украшена наклеенными звездами и полосками, а на кончике увенчана кисточкой из розовой бумаги. Одежда сидела на нем кособоко, его словно измазанное клеем лицо кривилось в пьяной ухмылке, как это часто случается на свадьбах. Взмахнув дешевой деревянной трещоткой, какие обычно выдаются в качестве призов в ночных клубах, он радостно захихикал, прислушиваясь к ее треску.
— Здесь вечеринка, — пояснил он на английском. — Провожаем новобрачных домой. — Затем нежданный гость предложил всем выпить по этому поводу и, восхищенный пришедшей ему в голову идеей, заинтересованно спросил у переодетого полицейского: — Выпить есть что-нибудь?
— Но, месье, сюда запрещено входить… — по-французски возразил полицейский.
— Ну, залопотал по-лягушачьи… Я не понимаю. Куда я прихожу, там говорят по-английски! Большую выпивку каждому! Щедрость… То есть я говорю, поставь всем выпивку. Есть выпивка, я тебя спрашиваю?
— Месье, говорю вам!..
— Слушай! Хочешь говорить со мной, а я сказал, что не говорю по-вашему! Я сказал это, верно? — Гость склонил голову, словно ожидая ответа, затем более спокойно продолжил: — Верно, говорил. Теперь слушай. Я должен видеть моего друга Рауля. Он женился. Здорово, правда? Разве не здорово, когда парень идет и связывает себя узами во имя…
Он икнул и развел руками, изображая оратора.
