Визг кларнета, завывания саксофона, удары литавр — такой шум встретил нас сквозь неожиданно ослепительный свет, когда мы стремительно вошли в фойе. Всплески аплодисментов, шум электрических вентиляторов, обрывистые разговоры снующей толпы людей. Крыша гремела, отражая этот шум. Ничего постоянного, но все бежит вокруг, как свет на мраморе, позолоте и красном плюше фойе. Мраморные колонны, повсюду розовый цвет с позолотой; люди хватают тебя за руку, наталкиваются на столы, громко выкликают официантов… Банколен проложил в толпе дорожку, мы следовали за ним вверх по лестнице, мимо степенных старинных часов…
Здесь, на втором этаже, казалось, мрамор вздрагивает от шума, доносящегося снизу. Но люди бесшумно ступали по красной ковровой дорожке, заходили в салон и курительную, как делали это два вечера назад… Пальмы в кадках были расставлены в безукоризненном порядке, а под ними, вдоль высоких дверей, выходящих на веранду, молодой человек убеждал в чем-то молодую, уверенную в себе женщину…
— Где Фенелли? — спросил Банколен у клерка.
Он предъявил свой трехцветный значок, после чего клерк не колебался.
— Наверху, месье, но я не думаю…
Мы повернули еще на один пролет лестницы, где еще один помощник Фенелли стоял перед дверью, за которой находились апартаменты. Снова на свет появился трехцветный значок. Перед нами распахнулась дверь. Как только она закрылась, мы оказались в такой тишине, что зазвенело в ушах.
Пока мы нерешительно стояли под неярко горящей венецианской люстрой, бросающей бледные блики на зеленые гобелены, было так тихо, что мы слышали голос Фенелли, доносящийся из-за закрытой двери его кабинета. Банколен шагнул вперед и рывком распахнул дверь.
Фенелли еще не закрыл свой сейф. Когда мы ворвались, он стоял, склонившись над ним, а рядом мы увидели мадам де Салиньи, с поднятой рукой, в которой она сжимала бронзовое пресс-папье. Она отвела взгляд от спины Фенелли и увидела нас. Глаза ее стали испуганными… Не могу сказать точно, что затем произошло, потому что нашей маленькой группы оказалось слишком много для такого тесного помещения. Раздался лязг дверцы сейфа и жужжание это Фенелли набирал на циферблате шифр. На пол упал какой-то пакет и порвался, из него посыпался белый порошок; затем на него наступил Фенелли. Мадам бросилась на Фенелли. В этот момент Банколен схватил ее за руку, и тяжелое пресс-папье с оглушительным стуком упало на пол. Фенелли бросился на Банколена или мадам — никто не понял, возможно, он сам этого не знал. Знаю только, что старик выкрикнул что-то на итальянском и бросился к ним, растопырив пальцы. Он наткнулся на меня. Я ударил его под колени и нанес удар сзади по шее.
Все произошло в одно мгновение. Мы тяжело дышали и дрожали от перевозбуждения. Я обнаружил, что пячусь назад, на Килара, который схватил меня за руку и пытался заглянуть мне через плечо. У наших ног лежала обмякшая туша Фенелли, лицом к полу. Банколен, не выпуская руку мадам, спокойно смотрел на него. Но мадам перестала его интересовать. Она держалась спокойно и высокомерно. В улыбке розовых губ до сих пор таилась опасность. Осторожно высвободив руку от хватки Банколена, она пригладила блестящие черные волосы, а ее темные глаза насмешливо улыбались.
— Какой скандал! — только и сказала она.
— Верно, — согласился Банколен, ткнул Фенелли ботинком и скомандовал: Вставайте! Вы вовсе не ранены… Позвольте поговорить с вами, мадам?
О том, что происходило в этом кабинете, больше никто не упоминал. Хрипло дыша, Фенелли отказывался подняться. Он упрямо качал головой, изо всех сил цепляясь пальцами за ковер… Банколен пожал плечами, вежливым кивком указал мадам на дверь и сделал нам знак выходить. Когда мы очутились в коридоре, он взял ключ и запер Фенелли в кабинете.
— У меня болит голова, — заявила мадам, касаясь висков. — Вы… Вы сказали, что хотите меня видеть?
— Мы не надолго вас задержим. Вы не возражаете зайти в одну из этих комнат?
Подозревала ли она что-нибудь? Женщина метнула на Банколена подозрительный взгляд и пробормотала:
— Мне все равно. А эти джентльмены…
Я был взволнован, поэтому стал извиняться перед ней за то, что мы здесь сделали. Она обменялась с Банколеном улыбкой. Если она понимала, зачем мы явились, то вела себя с удивительным самообладанием. Не было заметно ни малейшего замешательства в этой тигрице, которая собиралась обрушить тяжелое бронзовое пресс-папье на голову несчастного Фенелли, кроме красных пятен, проступивших у нее на щеках… Случайно или преднамеренно, но Банколен выбрал комнату под номером 2, и мадам опять взглянула на него. Это был тот самый взгляд с прикрытым подозрением, каким она посмотрела на нас два дня назад.
И здесь на столе, рядом с диваном, горела лампа под стеклянным розовым абажуром в форме цветка орхидеи — неужели у них во всех комнатах, как в отеле, одинаковые светильники? Банколен вежливо указал мадам на диван. В ответ она с такой же учтивостью пригласила его сесть рядом… Мы остались стоять в тени, глядя на этих двоих в круге света, как будто смотрели водевиль. Килар нервно стискивал руки.
— Сигарету, мадам? — предложил Банколен. Когда он раскрыл для нее портсигар, я увидел, что в нем лежат такие же сигареты с гашишем, какие мы видели в тот вечер…
Банколен продолжал держать перед мадам раскрытый портсигар. Внезапно у нее навернулись слезы. Она почувствовала себя пойманной в ловушку.
— Мы выяснили, мадам, — делая вид, что не замечает этого, сказал Банколен, — что вы различными способами подвергались преследованию. В частности, вам предстояло стать женой не того человека…
— Лучше мне было бы выйти за одного из них, не так ли? — тщетно пытаясь улыбнуться, пробормотала мадам. Она перенесла удар даже не побледнев. — Могу я попросить огня?
По тому, как сжались ее губы, а в глазах загорелся дикий огонек, я понял, что, если Банколен промедлит зажечь для нее спичку, нам придется иметь дело с безумной.
— Мадам может сбрасывать пепел, если пожелает, на этот ковер. — Банколен произнес эти слова с легким, едва заметным упреком. Ее рука дрогнула. Это была дьявольски хитрая ловушка. Но женщина лишь слегка задумалась.
— Кажется, вы сказали — подвергалась преследованию? Очень мило. Я рада, что вы это поняли.
— Да, подвергались преследованиям. На те деньги, что вы давали Вотрелю, — порядка двухсот тысяч франков, кажется? — вряд ли ему стоило, будь он порядочным человеком, делать подарки мисс Шэрон Грей в знак своего уважения.
Она прикрыла глаза.
— Почерк на ваших чеках, — пояснил Банколен, — вы меня извините — тот же самый, что на тексте пьесы месье Вотреля, где вы писали ему свои проницательные комментарии. Сожалею, что одно из таких замечаний — «Eduard, je t'aime, je t'aime!» — было вам внушено далеко не такой проницательностью. Разумеется, когда вы узнали от мистера Голтона, что мисс Грей была любовницей месье Вотреля, это возбудило в вас ярость…
Килар не удержался и воскликнул:
