У меня создалось впечатление, будто лесные звуки куда-то удалились и в папоротниках больше никто не шевелится. Я не наблюдал за ним, но видел, как его длинные пальцы сжали край стены. Эта тишина наводила ужас! Присев рядом с ним на край стены, я вынул часы.
– Уже поздно, – сказал я. – Два часа…
– Чушь! – выпалил Данстен, задышав более свободно, когда ему показалось, будто я сменил тему. – На моих всего лишь половина…
Он осекся. Я не поднял глаз, но его тень упала на мои часы. Их ровное тиканье казалось неестественно громким. Он понял. Понял и, охваченный ужасом, чуть слышно, страдальчески вздохнул. В нем медленно закипала ярость. Он поднялся…
– Успокойтесь, – резко остановил его я. – Я бы не смог сбросить вас с этой стены, даже если бы захотел.
– Проклятая вы свинья! – горько воскликнул юноша. – Это вы написали записку!
– Нет. Не я. Иначе бы с удовольствием признался.
– Кто тогда?
Никакой попытки сокрытия. Он стоял в проломе стены, его крючковатые руки дрожали, глаза расширились. Тонкие, слабые мускулы едва виднелись под рукавами голубой крикетной куртки. Я потряс его за плечи, глядя в темные, покрасневшие глаза.
– Это была отвратительная ловушка. – Я сочувственно вздохнул. – Не важно ведь, кто это сделал, правда? Мы должны найти достойный выход.
– Выход? Боже мой! Полагаю, всему дому известно…
– Никто не знает, – солгал я, – кроме нас с Банколеном. А… это его дело. Если бы он рассказывал все, что ему известно, во Франции многие не смогли бы заснуть. Но он умеет держать язык за зубами. Не вешайте носа, приятель! Вы не единственный, кто попадал в подобную ситуацию. Ничего нового здесь нет!
Он с любопытством посмотрел на меня, потому что я говорил с ним как с ребенком, который украл джем и боится, что его заберет полиция. Прерывисто дыша, Данстен снова сел.
– Вы уверены, что никто ничего не знает? Мне пришлось несладко с тех пор, как…
– Я уверен.
– Что… что вы имели в виду, говоря, будто тут нет ничего нового?
Я, пожав плечами, уклончиво ответил. Данстен, похоже, был не на шутку озадачен и настолько неуверен, что его мозг отказывался работать. Но вдруг он вспыхнул:
– Тогда какого черта!..
Нелегко было убедить сорванца, что речь идет о расследовании преступления, а не о его личных отношениях с чужой женой. Бедняга не понимал, что быть уличенным в адюльтере значительно лучше, чем быть повешенным. Я подчеркнул такое неопровержимое доказательство, как моторная лодка, но подчеркнул также, что, если он хочет доказать свою невиновность, ему ни в коем случае не стоит упоминать о своих ошибках. И я знал, что услышу все, что мне нужно, – рано или поздно ему нужно выговориться…
– Послушайте, – сказал я наконец. – Ведь вы с мадам Д'Онэ действительно брали моторную лодку, не так ли?
– Вам я могу сказать, – горячо заверил юнец, – но перед этим детективом буду молчать. Клянусь, я не могу! Не знаю почему…
– Что ж, это я улажу. Вам вовсе не придется с ним встречаться.
Данстен почему-то сразу приободрился.
– Кроме того, – пробормотал он, – вам многого не понять. Ну и в историю я влип! Но я без ума от этой женщины! Я не могу и не собираюсь отказываться от нее! Слышите? – Он ударил кулаком по стене, повернулся и пристально посмотрел на меня. – Если бы вы знали, через что она прошла с этим подлецом!..
Старая песня. Как весело (и, насколько я знаю, как верно) ее пели от хорошо известных гор Гренландии до солнечных оазисов Африки, воспетых в многочисленных гимнах! Рапсодию в исполнении Данстена я слушал торжественно и внимательно. Да, не жизнь, а мелодрама… Было также заявление: «Если бы он только бил ее!..» Не знаю, почему жены жестоких мужей всегда предпочитают, чтобы мужья их били, и расстраиваются, когда этого не происходит. Как бы то ни было, факт остается фактом. И я сочувствовал, потому что по старомодным стандартам Жером Д'Онэ вовсе не был плохим мужем. Он был хуже – мелким, властным и посредственным человеком.
– …я встретил ее год назад в Брюсселе, – продолжал Данстен, – и мне казалось, что я ее забыл. Затем, на прошлой неделе, я приехал сюда к Элисону, чтобы обсудить состав актеров для его новой пьесы, не зная, что она тоже будет здесь. Не могу даже точно сказать, как все произошло… но, когда она протянула мне чашку, я, прикоснувшись к ее руке, внезапно покраснел и запаниковал. Знаю, звучит чертовски глупо, но это именно так!
Он заговорил быстро и неразборчиво:
– Но самое худшее то, что у меня должна была состояться помолвка с девушкой, которая сейчас находится здесь! Вы этого не знали, не так ли? С малышкой Салли Рейн. Только не проболтайтесь, ладно? Я не могу так больше продолжать и не могу сказать ей. Я все время знал, что так больше продолжаться не может. Но сейчас глубже проникся этим. Терпеть не могу женщин, которые с вами шутят! Никогда не знаешь, серьезна проклятая девчонка или просто дразнит вас! Так вот, в вечер… в вечер убийства Д'Онэ принял снотворное. Увидев, что он заснул, Изабель спустилась вниз. Сначала мы собирались только посидеть на веранде и поговорить. Затем я… я сошел с ума. Я предложил: «Давайте возьмем лодку и переправимся через реку». Знаете, здесь есть тропинка, ведущая к небольшой рощице на склоне холма, и до нее легко добраться. Мы взяли лодку…
– Погодите. Элисон отправился с вами?
Выбитый из колеи моей репликой, Данстен удивленно уставился на меня:
– Элисон? О господи, нет! При чем здесь Элисон?
– Послушайте, – я старался говорить как можно спокойнее, – я не люблю сердиться, но ничего не могу с собой поделать. Я весь день пытаюсь вдолбить это вам в голову, а теперь вы меня спокойно спрашиваете: «При чем здесь Элисон?» Черт возьми, это же решающий момент! Он каким-то образом переправился через реку, а шум лодки слышали только один раз!
– А… Ах, ну конечно, он же мог грести.
– Здесь только одна гребная лодка, и ею воспользовались Гофман и Фриц.
– А я вам говорю, – закричал Данстен, – что его с нами не было! Или вы думаете, я рехнулся? Думаете, я бы…
Он замолчал и неожиданно посмотрел на меня. Я, должно быть, выглядел настолько ошеломленным, что это дошло даже до него. Я медленно поднялся со стены и в тот же миг все понял. Меня вдруг, словно молнией, озарило, каким образом Элисон переправился через реку. Какой глупец! Надо быть круглым идиотом, чтобы давным-давно не понять этого!
– Ботинки, – произнес я вслух, – ботинки…
– Какие ботинки? – удивленно переспросил мой собеседник.
Я не ответил, но объяснение напрашивалось само собой. Эти прогулочные ботинки, по самые лодыжки заляпанные грязью и зеленым илом! Элисон не мог так выпачкать их, поднимаясь по тропинке к замку «Мертвая голова», потому что, как я заметил, даже в очень дождливую погоду мои ботинки лишь слегка запачкались черной грязью. Теперь я вспомнил, где видел грязь, подобную той, что оказалась на ботинках Элисона. В пруду, вырытом в поместье моего деда! Река… Под ней был тоннель!
