– Все придумал я, – повторил он, кивая в сторону переговорной трубы. – Хитроумное устройство, которое едва вас не убило, – мое изобретение. Мы использовали его в фильме про врача-убийцу. – Он пошевелил затекшей шеей. – В глубине моей пророческой души я всегда боялся, что такое может случиться на самом деле. Помните – десять или пятнадцать минут назад Том Хаккетт позвал нас с Говардом Фиском к себе, а вы остались с Фрэнсис?
– Да.
Картрайт посмотрел на переговорную трубу.
– Том позвал нас, – сказал он, – чтобы сообщить: из запасов главного электрика пропало около литра серной кислоты.
– И?..
– Из них в злополучный графин налили около четверти. Естественно, нам захотелось узнать, что случилось с остатком. Поскольку у кого-то нездоровое пристрастие к серной кислоте, ситуация достаточно серьезная. Даже нашего невозмутимого Говарда слегка проняло. Они решили, что сегодня больше снимать не будут, и распустили техперсонал до завтра.
– Помню. Я видела, как они уходили.
– Потом мы, те, кто остался, разделились и отправились искать остатки кислоты. Я сразу пошел сюда. Когда я заметил свет в том окне, мне сразу стало не по себе. А когда я увидел, что вы стоите возле трубы, прижавшись к ней щекой…
Картрайт снова замолчал. Моника смотрела на него с неподдельным ужасом.
– Вы… сказали, что п-придумали выливать кислоту в переговорную трубу?
– Ну да.
– Знаете, – прошептала Моника, – вам нельзя находиться среди нормальных людей. Вас надо изолировать от общества! Вы опасный тип!
– Ладно, ладно! Я согрешил, каюсь, – ответил Картрайт. Он поднял руки, прижал пальцы к вискам и покрутил ими. – По сатанинскому наущению. Грязные шутки на заказ, орудия убийства. Разработка, доставка, гарантия Уильяма Картрайта, эсквайра. Признаю ошибку, больше так не буду. Вы довольны?
– Вы порезались!
– Прошу вас, мадам, оставьте мою руку в покое.
– Да не глупите вы!
Глубоко вздохнув, Картрайт встал в оборонительную стойку, как человек, который собирается ударить клюшкой по мячику. Руки он убрал за спину.
– А теперь будьте добры, скажите, что вы здесь делаете?
Моника все ему рассказала. У нее не было сил ничего скрывать. Картрайт смерил ее недоверчивым взглядом.
– За вами посылал Том Хаккетт?
– Так сказал мальчик-посыльный. Я тоже ему не поверила, но…
– А он видел Тома?
– Не знаю. Я спросила его, где мистер Хаккетт, и он ответил, что не знает. А еще он что-то упоминал о доске объявлений…
– Так вот в чем дело!
– Что такое? О чем вы?
Картрайт уставился в пространство.
– Доска объявлений, – заявил он, выходя из транса, – находится у входа в съемочный павильон. Вы ее заметили?
– Нет.
– Посыльный сидит у двери на страже. Теоретически ему полагается впускать и выпускать посетителей. Но он еще выполняет мелкие поручения и передает просьбы, хотя из павильона ему выходить нельзя. Если вам что-то нужно, а он как раз на минутку вышел, вы просто берете мел и пишете свои распоряжения на доске… Понимаете? Когда мальчика не было, кто-то написал: «Пожалуйста, попросите мисс Стэнтон прийти туда-то и туда-то». И подписался: «Т. Хаккетт». Если выключить лампочку над доской, никто не увидит лица написавшего. Ставлю пятерку, все именно так и было.
Потом злоумышленник все подготовил. Он пришел сюда, зажег газ. Поднялся с бутылью серной кислоты на второй этаж. Он знал, что вы придете в эту комнату. Он знал, что вы подойдете к переговорной трубе. А хуже всего то, что свой план мерзавец позаимствовал у меня!
Моника отступала все дальше назад, пока не прислонилась к стене.
Невозможно! Не может быть!
Она живо представила, что случилось бы, не швырни в нее Картрайт замазкой и не заставь отскочить. Отвращение быстро сменилось изумлением. Ей показалось, будто комната ее душит; в некотором смысле так и было.
– Но кто?..
– Не знаю, – ответил Картрайт, поглаживая бороду. – Не знаю.
– И почему? То есть… почему именно я? – Потрясающая несправедливость! – Зачем кто-то хотел облить меня кислотой? Я ведь… никому ничего плохого не сделала. Я здесь даже никого не знаю!
– Прошу вас, успокойтесь.
– Произошла ошибка, разве вы не понимаете? Иначе и быть не может. Видимо, здесь ждали кого-то другого. Но все равно – не понимаю, как такое могло произойти. Мальчик сказал: «Мисс Стэнтон». Он отчетливо произнес мою фамилию.
– Тише, – перебил ее Картрайт. – Кто-то идет.
Он сделал быстрое движение рукой. Снаружи, из-за разбитого окна, послышались торопливые шаги. В свете газового рожка, пляшущего от любого дуновения воздуха, над подоконником возникла чья-то голова, вернее, часть головы: волосы, лоб, глаза и верхняя часть носа. Глаза, светло-голубые и блестящие, когда на них падал свет горелки, смотрели прямо на них.
– Мне показалось, я слышал шум, – произнес новоприбывший. – Что-то случилось?
Картрайт нахмурился.
– Еще как слышали, – ответил он. – Шум был сильный. Извините. Кстати… как мне вас называть? Мистер Гагерн, герр Гагерн или барон фон Гагерн?
2
Вид лица, как будто наполовину срезанного подоконником, заставил Монику вжаться в стену – не потому, что у человека был устрашающий вид, но потому, что он был ей незнаком. Благодаря румянцу его лицо казалось молодым. Но соломенного цвета волосы, зачесанные на косой пробор и прилизанные, уже редели и седели у висков. Лоб избороздили длинные тонкие горизонтальные морщины.
Незнакомец говорил по-английски не просто хорошо, но безупречно, хотя и медленно.
– Зовите меня как хотите, – с серьезным видом ответил он. – Лично мне больше нравится обращение «мистер Гагерн».
– Мистер Гагерн, это мисс Стэнтон.
Зрачки над подоконником сместились вбок. Внизу щелкнули невидимые каблуки.
– Мисс Стэнтон только что обнаружила кислоту, – пояснил Картрайт.
– Не понимаю…
– Войдите сюда и сразу все поймете. Кто-то проделал штуку, описанную в «Развлечении врача». Под ложным предлогом сюда вызвали мисс Стэнтон, вылили кислоту в переговорную трубу и сбежали. Если бы не счастливое стечение обстоятельств, она бы сейчас с нами не разговаривала.
Лицо Гагерна вдруг покрылось густым румянцем, как у школьника. Повернувшись спиной к окну, он закричал:
– Сюда! Сюда!
Удивительно, до чего тихо вдруг стало в павильоне. Уху не хватало вечного звяканья, грохота, скрежета, шума голосов. Хотя Гагерн крикнул негромко, голос его в тишине показался оглушительным – как будто рушились деревянные переборки. Откуда-то издалека застучали, приближаясь, шаги.
