Марион оцепенела.
— Ч-что?!
— Прошу прощения? — При звуках ее голоса преподобный Джеймс остановился. Потом заметил выражение ее лица. — Моя дорогая Марион! Что случилось?
— Вы… знаете, что вы только что сказали?
— Ничего я не говорил, — удивился викарий. — Я просто думал о крыше. Простите меня!
И он снова принялся кружить по кабинету. На сей раз он описал четыре круга, прежде чем заговорил.
— Длинные и широкие листы железа, — заявил он, обращаясь к суровым портретам лиц духовного звания, — можно согнуть — вот именно! — и накрыть ими конек крыши — временно, до капитального ремонта. Конечно, остается открытым вопрос о гвоздях… — Он обратился к ковру: — Пройдут ли они сквозь шифер и доски так же хорошо, как сквозь листовое железо? Но дело не только в том, чтобы надежно укрепить листы. Ваши холодность и сдержанность вначале обескуражили меня. Правда, в последнюю неделю вы сильно изменились. И я так вас люблю…
Именно при этих словах он наткнулся на оцепеневшую Марион, которая не могла пошевелиться. В момент столкновения словно завеса упала с глаз преподобного Джеймса. В ушах у него прозвенело с отчетливой гром костью последнее предложение, и он понял, что высказал его вслух.
Ошеломленный викарий застыл на месте. Марион судорожно вздохнула, задрожала всем телом, попыталась отвести глаза в сторону, но затем метнула на преподобного Джеймса взгляд, которому обучила ее Вэтью Конклин.
— Раз так, — вызывающе заявила она, — почему вы не признаетесь в своих чувствах мне, а разговариваете сами с собой?
— Возможно ли?.. — начал было викарий. — То есть… дружба — это очень мило и благородно, никаких сомнений. Но возможно ли, чтобы вы…
— Да! Да! Да!
В совершенном восторге и со всей свойственной ему пылкостью, преподобный Джеймс кинулся к Марион. Надо отметить, что Марион не осталась холодна.
Картина их объяснения предстала глазам миссис Ханиуэлл, когда она через полминуты вкатила в кабинет столик с чайными приборами. Но миссис Ханиуэлл, которая знала человеческую натуру и успела хорошо изучить эту парочку, только просияла. Викарий ничуть не смутился, увидев свою экономку.
— Миссис Ханиуэлл! — воскликнул он. — Позвольте мне первому поздравить вас!
— Спасибо, сэр.
— То есть, — поспешно поправился преподобный Джеймс, — позвольте мне… Не важно. Вот моя будущая жена!
— Вот как! Подумать только! Хотя не могу сказать, что для меня это полная неожиданность, сэр. Может, хотите отметить событие?
— Отметить! — вскричал викарий, хлопая себя правым кулаком по левой ладони. — Да, несомненно! Вот именно, точно! — Он ненадолго задумался. — Ни я, ни мой дядя никогда не имели ничего против шампанского.
— Джеймс! — встрепенулась заплаканная Марион. — Я тоже не против. Но нельзя, чтобы люди шептались о том, что ты закатываешь вечеринку с шампанским накануне приезда епископа!
— Пожалуй, — согласился преподобный Джеймс, — теперь, по здравом размышлении, я понимаю, что прием лучше отложить до завтра. И все же… Мы затопим камин, устроимся с комфортом; и главное, Марион, мы забудем о проклятой крыше. До крыши ли мне сейчас? И потом, дождя нет. Посмотри в окно! Так тому и быть, никаких крыш!
— Д-да… — неуверенно согласилась Марион.
Когда Марион в тот вечер вернулась к себе домой, она, как, впрочем, и викарий, пребывала в таком состоянии, что совершенно забыла и о крыше, и о благотворительном базаре.
Но не зря народная мудрость твердит: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня». Один стежок, но вовремя стоит девяти и так далее.
В три часа ночи разверзлись хляби небесные.
Ливень был такой сильный, что сквозь его пелену ничего не было видно. Он продолжался до рассвета, после чего чуть-чуть поутих. Преподобный Джеймс, все благополучно проспавший, узнал новость от миссис Ханиуэлл, когда она принесла ему утренний чай.
Из окна спальни, выходившего на задворки, преподобный Джеймс увидел целую толпу женщин, собравшуюся у Порохового склада. Все они оживленно жестикулировали; многие в отчаянии заламывали руки. Торопливо одевшись и накинув макинтош, викарий выбежал в сад, где встретил Марион, тоже в плаще.
— Все в порядке, — заверила она его. — То есть… крыша протекает с обеих сторон. Посередине вместо пола сплошное месиво грязи, в центральном проходе громадная лужа. Но киоски стоят по бокам; ни один даже не промок… то есть почти не промок… Если ты сейчас достанешь железо…
— Как Меркурий, — вскричал викарий, — я полечу в скобяную лавку! И разыщу негодяя Бенсона с его бакенбардами. Он никогда ничего не делает!
К полудню грохот молотка, производимый викарием, разносился по всей округе. В то же время полицейские упорно искали револьвер «уэбли» 38-го калибра, пропавший с ночи воскресенья, когда, по словам Гордона Уэста, он положил его рядом со своей пишущей машинкой. К Пороховому складу по Главной улице одна за другой двигались машины и тележки с разнообразными товарами. Дождь прекратился.
В это же время Вэтью Конклин примеряла костюм и смотрелась в зеркало в своей спальне на верхнем этаже «Лорда Родни». Так как один из предложенных ею на продажу сервизов был расписан во фламандском стиле, Вэтью решила нарядиться фламандской куклой.
И верно, кружевной белый чепец с загнутыми краями выгодно оттенял ее голубые глаза и золотистые волосы, а черный кружевной лиф подчеркивал все достоинства ее фигуры.
У Вэтью была даже камеристка, которая также служила горничной в отеле и которая была приучена обращаться к хозяйке «мисс Вэтью», как делают горничные в романах.
— Мисс Вэтью, — с восхищением проговорила Флосси, — вы хорошенькая, как картинка!
— Неплохо, да? — самодовольно заметила Вэтью, наклоняя голову и поправляя пальцем помаду. — Да, Флосс, есть еще порох в пороховницах!
— Но, мисс Вэтью, вы…
— Ах вы, старые кошки! — продолжала Вэтью, имея в виду участниц благотворительного базара. — Кроме мисс Тайлер и мисс Бейли, конечно. Знаешь ли ты, что обсуждалось на последнем собрании, куда были допущены джентльмены? Нет, конечно, не знаешь. Один джентльмен — он так и не назвал своего имени — написал записку с предложением, чтобы мисс Бейли с ее длинными волосами изображала леди Годиву!
— Мисс Вэтью! — вскричала ошеломленная горничная.
— Да, — философски заметила Вэтью, — кажется, предложение нимало не смутило ни мисс Бейли, ни мисс Тайлер. Обе вроде как задумались, словно представляя, как мисс Бейли будет смотреться голышом на лошади, с распущенными волосами. Но тут миссис Голдфиш… — на лице Вэтью появилась зловещая улыбка, — встала и понесла, и понесла! Только Билл Хакстейбл, второй после Сквайра землевладелец, ее утихомирил. «На церковных базарах, — сказал он, — не продают лошадей… по крайней мере, там нельзя продать мою лошадь». И он прав, Флосс: нельзя. Дай конфетку, милая.
