— Жаль, куколка моя, что сам я так не считаю, — прошептал он.
Г.М. медленно спустился вниз. Стелла Лейси, в глазах которой стояли слезы, теперь уже слезы надежды, протянула к нему руки.
— Погодите, мадам! — зарычал Г.М., раздосадованный и встревоженный. — С вашей дочкой ничего страшного. Она не писала никаких анонимных писем. То же самое сказал бы вам любой деревенский врач.
— Сэр Генри, я… я…
— Я понимаю, что вы не перестанете беспокоиться до тех пор, пока я не предъявлю вам очевидных и осязаемых доказательств. Достаточно разумно. Но для начала позвольте мне немного потолковать с вашим Парацельсом.
Невозможно описать чувства доктора Шмидта, стоявшего на коврике у камина. Лицо его побагровело, словно у него подскочило давление, и он дрожал, словно у него случился приступ малярии.
Г.М. широким шагом направился к нему. К доктору вернулся дар речи.
— За вся моя жизнь, — заявил он, — я не слышать столько нарушений медицинской этики! Вы есть насфаль меня… — Доктор Шмидт замолчал. От обиды он не мог вспомнить ни одной оскорбительной клички. Он мог лишь дрожать от негодования. — О ваш поступок узнать весь медицинский мир!
Прищурившись, Г.М. заговорил тем же низким, ворчливым тоном, какой доктор Шмидт и Стелла Лейси слышали раньше.
— Знаете, — проговорил он, — я в этом сомневаюсь.
— Вы оскорбиль моя профессия!
— О нет! Только вас, потому что вы для нее непригодны… Сядьте!
— Я есть… слишком оскорблен!
— Вы завалили задание… — Г.М. сделал многозначительную паузу, — так же, как и другое. Кстати, я ведь велел вам сесть!
Доктор Шмидт бросил на Г.М. быстрый, настороженный взгляд и сел в причудливо изогнутое кресло.
— Скажите, доктор, — начал Г.М., — вы сами читали анонимные письма, которые получили?
— Сколько раз можно мне говорить? Я не заниматься политика. Я не есть национал-социалист!
— Полно, полно, — удивленно проговорил Г.М. — Я и не сказал, что вы национал-социалист. Но даже если бы вы им были, какая разница? Разве ваша страна и моя страна не две дружественные нации, которые связывают самые тесные отношения?
— Да! — выдохнул доктор Шмидт, и кровь отлила у него от лица. — Да, да! Конечно!
— Итак…
— Ах да. Я есть забыл.
— Как странно. — Г.М. порылся во внутреннем кармане. — Мы с инспектором Гарликом днем изучали письма из корзины. Я случайно сунул одно из них в карман — по рассеянности, ведь я такой рассеянный! — и это оказалось письмо, адресованное вам. Вот, возьмите и прочтите пару строчек вслух.
Доктор метнул на Г.М. подозрительный взгляд из-за толстых стекол очков, но тот сохранял невозмутимый вид.
— Говорите по-английски вы с небольшими ошибками. Но по свидетельству знающих людей, на письме вы никаких ошибок не допускаете.
— Ха-ха. Нет, это есть слишком. Однако! — Доктор Шмидт взял письмо. — С чего вы хотите, чтобы я начал?
— С начала.
— «Дорогой доктор Шмидт, — начал коротышка, облокотившись о ручку кресла, поскольку рука его до сих пор дрожала. — В соответствии с моим последним письмом я ощущаю острую необходимость провести более тщательное изучение Вашей карьеры. Общеизвестно…» Ха! Но это обвинение — чушь! Что вы делать?
Г.М. подошел к столу посреди комнаты и положил на него колоду карт, которую брал оттуда. Потом взял переплетенную в серый картон книжечку со стихами Пэм Лейси и перелистал до третьей страницы, где находилась песенка про пастушку.
И тут грянул гром.
— Вы, мерзкий болван, — заревел сэр Генри Мерривейл, втискивая книжку в руку доктора Шмидта поверх письма, — прочтите это! А когда прочтете, запомните, что первый долг врача — внимательно смотреть и подключать здравый смысл! Что я хочу сказать? В одном стихотворении, включая заглавие, я насчитал пять грамматических ошибок в восьми строчках — вот. Видите: «Шонсонетка»! Грамматика у нее хромает, пунктуация тоже, и так везде. Но Пэм раз за разом переписывала песенку, чтобы она выглядела красиво. Неужели вам хватит глупости и нахальства утверждать, будто такие стихи и анонимные письма писал один и тот же человек?
Доктор Шмидт посмотрел на стихи. Потом перевел взгляд на письмо. И наконец, облизав губы, поднял глаза на Г.М.
Рука Г.М. осторожно двинулась к горлу доктора, однако остановилась, словно оттягивая удовольствие.
— Вот что, сынок, — ласково заявил он. — Фрицам, правда, такие вещи невдомек. Я принадлежу к поколению, которое, возможно, выражается грубовато и любит крепкое словцо. Но вы ужасно удивитесь, когда узнаете, кем стали люди одного со мной поколения.
Вырвав у доктора Шмидта письмо и книжечку стихов, Г.М. вернулся к столу.
— А теперь убирайтесь! — заявил он. — Вы причинили достаточно вреда. Вон отсюда!
— Я обращаюсь к единственной персоне, которая есть вправе принимать решения! — запротестовал доктор. — Я обращать к миссис Лейси!
Стелла, стоявшая до этого момент неподвижно, вздрогнула.
— Прошу вас, уходите, — сказала она доктору. — Если вы еще вернетесь, разрешаю сэру Генри выкинуть вас из любого окна в моем доме.
Доктор Шмидт не без достоинства взял со стола шляпу и свой чемоданчик.
— Вы еще не слышали последнее слово! — объявил он в несколько возвышенном театральном тоне. Затем он нахлобучил на голову шляпу и вышел.
У Стеллы подогнулись колени, и она села на кушетку.
— Мадам, — начал Г.М., роясь в бумагах на столе, — когда я только пришел сюда, я решил, что слегка недооценил вас. Кое-чего я не знаю до сих пор. Однако с момента моего прихода я многое понял.
Он подошел к кушетке, встал напротив хозяйки и тихо спросил:
— Ведь ваш муж на самом деле не умер?
Глава 16
Стелла, которая сидела закрыв лицо руками, медленно подняла голову. Хотя слезы еще не высохли у нее на щеках, лицо ее больше не казалось осунувшимся и изможденным — просто красивым и нежным. Пропала уклончивая, насмешливая полуулыбка; из глаз ушло прежнее холодное выражение. Подобно тому как с Памелы после беседы с Г.М. мигом слетела напускная взрослость, так и ее мать прекратила изображать из себя искушенное, возвышенное существо и превратилась в обыкновенную женщину.
— Как вы догадались? — начала было Стелла, но тут же умолкла и испуганно оглянулась наверх.
— Я тоже слежу за той дверью, — заверил ее Г.М. — Ваша дочь плотно закрыла ее после того, как вы взбунтовались против доктора Шмидта и выставили его. Пэм ничего не услышит, если мы будем говорить тихо.
— Но как вы догадались…
— Навел справки через Скотленд-Ярд. — Г.М. жестом остановил ее. — Не волнуйтесь, мадам. Никто из ваших соседей ничего не знает. И никогда не узнает… Видите ли, — продолжал он ласково, почти таким же тоном, каким беседовал с Пэм, — я все удивлялся, почему вы ни с кем не поддерживаете переписку и лишь раз в квартал получаете письмо от ваших лондонских поверенных. Поскольку мои мозги устроены не так, как у нормальных людей, я сразу понял: кто-то ежеквартально высылает вам чек, однако вы с отправителем не видитесь.
