– Я прошу не искать символичности, – начал он, – в том факте, что сегодняшний вечер знаменует Ночь Гая Фокса, которую другие называют Ночью Костра. Мы ничего не отмечаем и ничего не празднуем. Мы собрались просто поговорить и найти объяснения.
Как вы все хорошо знаете, Джордж Боуэн скончался в больнице Белсайз-парк во вторник вечером, спустя час после того, как он направил револьвер себе в грудь. Перед смертью, понимая, что находится in extremis
[27]
, этот двуличный молодой человек сделал полковнику Хендерсону и мне заявление. Оно позволило прояснить некоторые подробности, которые до сих пор оставались непонятными. Вот копия этого заявления.
Из кожаного портфеля Уилки Коллинз извлек несколько листов бумаги, но оставил их лежать на портфеле.
– У меня нет необходимости читать этот текст, хотя раз-другой придется с ним свериться. По большей части, думаю, хватит и наших воспоминаний. Джордж Боуэн мертв, – продолжил он. – Джордж действовал один. У него не было ни сообщников, ни советников. Поэтому отпадает необходимость не только в судебном процессе, но и в какой-либо публичности. И полиция, и я сможем сохранять молчание, что мы и сделаем, исходя из того, что никто из посторонних не будет иметь доступа к тем секретам, о которых пойдет речь. Таким образом, готовясь дать вам объяснение, на котором вы настаивали, мы пришли к выводу, что лучше всего ограничить нашу встречу лишь теми, кто был непосредственно вовлечен в эти события и кому можно доверить все эти секреты.
– Слушайте, слушайте! – зааплодировал Нигел.
– Теперь дайте-ка мне посмотреть, – пробормотал организатор встречи, поворачиваясь к женщине справа. – Со вторника мне говорили, что в одних случаях я должен обращаться к вам как к Кэти, а в других – как к Сапфир. Так кто вы сейчас?
– Я Сапфир, – ответила очаровательная женщина в лиловом и розовом, – хотя теперь не ношу и не показываю свой опознавательный браслет. Три вечера назад, когда вы только хотели поймать этого глупого мальчишку, который превратился в преступника, Кэти, как и раньше, могла играть роль хозяйки. А вот сегодня вечером все по-другому. Сегодня вечером о личных тайнах и секретах будут не просто упоминать; о них будут говорить и даже кричать. А поскольку краснеть я не умею и из нас двоих считаюсь более бесстыдной, сегодня моя очередь. Сама же Кэти здесь. Она будет держаться подальше от взглядов, но так, чтобы все слышать, – как и я вела себя во вторник.
Вы были совершенно правы, говоря, что круг посвященных должен включать лишь нас. Наверно, мы могли бы довериться Ларри Весткотту. Тем не менее чем меньше, тем лучше. И Сьюзен Клейверинг... в общем-то в зависимости от обстоятельств...
– В зависимости от обстоятельств! – взорвалась Пат. – Нет, мистер Коллинз! Вы назвали Джорджа двуличным. На самом деле он был куда хуже. Должно быть, он был самым подлым, самым гнусным маленьким лицемером в мире. Кит рассказал мне одну вещь: получив от вас указание, он делал вид, что не в силах его выполнить, потому что слишком мягкосердечен и не может видеть боли другого человека. А потом снова: это выдуманное школьное обожание Нигела, когда на самом деле все время... все время...
– Тем не менее, мисс Денби, его чувства не были ни лицемерием, ни притворством.
– Не лицемерием? Не притворством?
– Мне бы хотелось, чтобы вы поняли меня, мисс Денби, – сказал Уилки Коллинз. – Его в самом деле потрясало зрелище человека, испытывающего боль. И его восхищение Сигрейвом было совершенно искренним. Но должен ли я напоминать слушателям, что у каждой монеты есть оборотная сторона?
– Мыслительные процессы Джорджа, – заметил Кит, – интересовали меня куда меньше, чем вас. Но как вы пришли к подозрениям в его адрес?
– Вот именно! – возбужденно воскликнул Нигел. – Вот это мы и хотели бы услышать! Выкладывайте, друг наш Лунный Камень!
Детектив-любитель, откинувшись на спинку кресла, пригладил бородку, извлек сигару, но, обратившись к Киту, не стал ее раскуривать.
– В самом начале мне казалось, что мы имеем дело лишь с имитацией преступления. В данный момент мы, с вашего разрешения, пропустим этот аспект и вернемся к нему потом. Почти с самого начала, с той минуты, как вы мне сказали об упавшем карандаше и о месте, куда он упал, мы должны были помнить об этом факте, ведь это доказательство того, что выстрел был произведен снаружи. Значит, преступником должен был быть Джордж Боуэн, который сделал проем в стене, избавился от оружия и изменил положение тела беспомощной жертвы.
Уилки Коллинз выпрямился.
– Вы, свидетели, – сказал он, – думали, что знали правду: Сигрейв упал в том положении, в котором вы нашли его, что не соответствовало истине. Сигрейв, который знал истину, ошибочно предположил, что вы тоже ее знали. Он не мог опознать того, кто на него напал, потому что тот смотрел на него, прикрывая рукой лицо и к тому же из-за мутного стекла. Более чем один раз, прежде чем наша частичная реконструкция...
– Более чем один раз, – воскликнул Нигел, – я пытался все рассказать вам: о том парне снаружи, за проклятой стеклянной стенкой. Но вы вечно меня прерывали, а я позволял вам это делать. Вы думали, что знали истину! Господи, это я ее знал!
– Попытайтесь не выходить из себя, сэр. Вне всякого сомнения, рано или поздно вы должны были сделать такое замечание. Без помех преступление все равно было бы раскрыто, что уже и случилось. Тем не менее, если бы разгадка преступления воскресного вечера пришла всего через сорок восемь часов, мы с Хендерсоном справились бы с ним куда лучше.
– Но вот что насчет Джорджа, мой дорогой Лунный Камень? – спросил Нигел. – Бедного Джорджа, полного благих намерений, которого никто не понимал! Ведь карандаш – это было далеко не все, что у вас было против него, не так ли?
– Далеко не все. Сначала мне казалось, что есть безапелляционное возражение против моей уверенности, что пуля прошла сквозь стекло. В начале понедельника я упоминал об этом в разговоре с Фареллом, не говоря, в чем суть возражения. Любая пуля, выпущенная в стекло с близкого расстояния, конечно же должна разбить его, не так ли? И вот в понедельник днем я получил объективный ответ на свои сомнения. Некоторые из вас кое-что вспомнят. Мы с Хендерсоном покидали «Удольфо» после второго визита сюда. Когда мы были рядом с воротами, то услышали два выстрела. Хендерсон крикнул кучеру остановиться, и мы услышали голоса. Вот вы, Фарелл...
– Я-то подумал, – сообщил Кит, – что эти пули, выпущенные из-за дерева, могли разбить окно в экипаже. Нигел...
Уилки Коллинз перевел взгляд на Нигела.
– Вы, сэр, – подхватил он нить разговора, – дали понять, что современные боеприпасы таковы, что ими можно стрелять едва ли не в упор, но после них в стекле останутся лишь аккуратные дырочки. Известно, что вы крикнули; старший инспектор Гоб привел этот факт, что вы вскрикнули и все остальные подхватили.
Затем он обратился ко всем:
