– Стоит ли говорить то, о чем более проницательные уже догадались? Спасибо. Все присутствующие здесь склоняются к мысли, что люди, умершие в той комнате в прошлом, погибли от какой-либо ловушки с ядом. Если это и так, то ловушка, скорее всего, давно потеряла былую мощь. Но только… если ее не обновили. Таким образом, две недели назад комната, возможно, была безопасна. Но не теперь.
После довольно нервной паузы она продолжила:
– Гай, не возражаешь, если я возьму у тебя сигарету? Я уже предупреждала вас, джентльмены, и вынуждена повторить свое предупреждение. Остановитесь! Если уж вам хочется ставить на кон собственную жизнь, единственное, что я могу сделать, – принять участие в игре. В одном мне везет: я верю в судьбу. Но я считаю, что лучше бы мы снова закрыли комнату и нашли того, кто повредился в рассудке… А что скажет сэр Генри Мерривейл?
Г. М. поерзал на стуле. Углы его рта все еще были опущены, и дышал он с присвистом. За весь ужин он не сказал и двух слов; он совсем не был похож на человека, о котором слышал Терлейн. Говорили, что от многословного, любопытного ворчуна и зануды плакала добрая половина военного ведомства. Но как понял Терлейн, молчал сэр Генри потому, что был сильно встревожен. Так сильно он был встревожен всего несколько раз в жизни. Г. М. медленно провел ручищей по лысине – ото лба к затылку.
– Мадам, – сказал он, замолчал и прочистил горло. – По-моему, вы правы.
Мантлинг подпрыгнул, хоть это и нелегко далось ему при его весе, и всем телом повернулся к Г. М.:
– Но вы же говорили!..
– Погодите секунду. Да успокойтесь же, черт возьми, – на низких ровных тонах прогудел Г. М. и раздраженно махнул рукой. – Дайте мне сказать. – Он выразительно посмотрел на Мантлинга. – Час назад, когда я выпроводил вас, доктора и сэра Джорджа Анструзера из комнаты для того, чтобы без помех тщательно ее осмотреть… я сказал, что готов поклясться: в этой комнате нет ничего, что могло бы причинить вред. В свое время мне посчастливилось многое узнать о способах убийства с помощью яда. Взять, например, дело о комнате в башне, где обои были пропитаны мышьяком. Или дело о шкатулке Калиостро, которое я расследовал в прошлом году в Риме. Отравленная цианидом игла вонзалась жертве под ноготь, и никакая посмертная экспертиза не могла обнаружить прокол, через который яд попал в тело. Сынок, я облазил всю комнату. Шестьдесят лет назад старик Равель, специалист в своем деле, сказал, что комната безопасна. Она и сейчас безопасна. Но…
– Что – но, что? – с нетерпением спросил Мантлинг.
– Я чую запах человечьей крови, вот и все, – очень серьезно сказал Г. М. и втянул воздух носом, как людоед в пантомиме. Он развел руками. – Черт меня побери, если я знаю, что еще сказать. Что-то тут не так, сынок. Может пролиться кровь, а может, и смерть придет за кем-то. Я не по звездам гадаю; это факт. Разум говорит мне, что в той комнате нет ничего подозрительного и что я – просто старый дурак. И может быть, в глубине души, – он согнул руку в локте и ткнул оттопыренным большим пальцем куда-то в район желудка, где, вероятно, по его мнению, находилась душа, – я хочу, чтобы вы сыграли в эту дурацкую игру… потому что, наверное, хочу быть на все сто уверенным, что в комнате все чисто. Видит бог, я бы почувствовал себя лучше, если бы прав оказался разум. И все же я советую вам бросить эту затею. Ничего больше – просто советую. Надеюсь, вы последуете моему совету…
Мантлинг снова повернулся к столу.
– Очень хорошо, – сказал он и оглядел собравшихся мрачным и в то же время торжествующим взглядом. – Итак, никто не хочет выйти из игры? Конечно, будет чертовски подозрительно, если кто-нибудь захочет, но тем не менее… никто не хочет выйти из игры?
За столом возникло едва заметное шевеление, но никто ничего не сказал. Зазвенело несколько тарелок, под чьей-то тяжестью заскрипел стул. Терлейн почувствовал, как в горле забился пульс. Он взял чашку кофе и отпил глоток. Кофе остыл. Терлейн поставил чашку обратно, облив руку. Он поймал себя на том, что жалеет, что не попросил Мантлинга взять его в игру.
– Начнем с меня, – сказал Мантлинг, – и продолжим по порядку против часовой стрелки: Боб Карстерс, Гай, Изабелла и так далее. Итак, мне досталась, – он поднял руку, чтобы продемонстрировать карту, – девятка треф. У кого больше?
Шевеление за столом усилилось. Карстерс выругался, пощипал щетку усов и перевернул свою карту.
– Тройка червей, – сказал он, возя карту по столу за уголок. – Повезло. Впрочем, не знаю. Я мог бы выиграть, если бы мы играли на деньги. Вы, Гай?
Гай аккуратно положил сигарету на край тарелки – так, чтобы оба ее конца были взвешены в воздухе. Когда он перевернул свою карту, на его лице была неподвижная презрительная гримаса. Он приподнял карту за уголок, затем снова взял сигарету.
– Алан, к счастью или к несчастью, но у тебя по-прежнему самая старшая карта. – Терлейн, бросив быстрый взгляд в сторону Мантлинга, заметил, что тот утирает лоб. Шевеление за столом еще усилилось, даже скатерть стала двигаться туда-сюда, будто ее кто-то потихоньку дергал. – У меня семерка пик. Если тебе немного повезет и если тетя Изабелла…
– У меня есть и своя доля везения, – вмешалась Изабелла, и в конце фразы ее голос зазвенел, – что бы там ни говорил Гай.
Не спуская светлых-светлых глаз с лица Мантлинга, она подняла карту вверх, а ее левая рука в это время вцепилась тонкими пальцами в скатерть и тянула ее так, что по столу ехали тарелки.
– Нет, черт возьми! – вскричал Мантлинг. – Только не…
– Продолжайте, – холодно сказал Гай. – Дама. Продолжайте.
– Боюсь, я не смогу побить вашу карту, – сказал сэр Джордж. Терлейн почувствовал облегчение и, взглянув на баронета, уловил в его глазах веселый блеск. – Десятка бубен – вот все, на что я способен. Но я согласен с Мантлингом. Мы не можем позволить мисс Бриксгем…
– Ха-ха-ха, – раздельно сказал Равель и подавился смешком. Он поднес палец к носу и нарочито по нему постучал. – Ей и не придется. Нет, не придется. Благодаря мне. У меня «папа». Видите, у меня король бубен. Так-то. Куда идти? Куда?..
– Еще не все карты открыты, – медленно проговорил Мантлинг.
Пауза затягивалась. Бендер сидел, выпрямив спину и прикрыв рукой глаза.
– Ну? – не выдержал Карстерс. – Давайте, не тяните!
Бендер медленно протянул руку и перевернул карту. У него оказался пиковый туз.
За столом зашумели; всем полегчало. Бендер убрал руку и снова прикрыл ею глаза. Из-за руки было трудно разглядеть, какое выражение было на его смуглом проницательном лице, но Терлейн мог бы поклясться, что в течение какого-то мгновения на нем была недобрая ухмылка.
– Знаете, Бендер, – тяжело уронил Гай, – некоторые считают туз пик картой смерти.
Карстерс пробормотал что-то нечленораздельное. Бендер встал и аккуратно обмел платком прилипшие к костюму крошки.
– Я к таковым не принадлежу, сэр, – с удивительным спокойствием ответил он.
