– Вы имеете представление о том, кто этот человек? – спросил доктор Фелл.
– Черта ли мне, кто он такой, – устало отозвался Рэмпол. – Я и взглянуть-то на него не успел, слышал только, как он побежал. Еще не очухался от того, что увидел там... Послушайте, нам, наверное, надо вернуться к покойнику.
– Я вижу, вы весь дрожите. Давайте-ка успокойтесь.
– Позвольте мне на вас опереться... минуточку... Так вот, дело, обстояло так...
Рэмпол сделал еще один глоток. Ему казалось, что его нос никогда не избавится от запаха, царившего в колодце, а тело – от тварей, которые по нему ползали. Он снова видел кольца веревки, брошенной с балкона, колени ощущали соприкосновение с каменным краем колодца в тот момент, когда он начал спускаться вниз...
– Дело обстояло так, – возбужденно продолжал он. – Когда я спустился на пять-шесть футов, веревка была мне уже не нужна. Там, в каменной стене, есть углубления: они вполне заменяли ступеньки. Я подумал, что тайник Энтони не должен находиться особенно глубоко, ведь в сильный дождь вода поднимается и может его затопить. Двигаться приходилось с большой осторожностью, так как ступеньки были скользкие; но тут я увидел один камень, он был почти совсем чистый. На нем четко различались слова «mea» и «mе», сохранившиеся от выдолбленной в нем полукруглой надписи. Все остальное почти полностью стерлось. Сначала мне показалось, что я никогда не смогу сдвинуть с места эту глыбу, но потом я покрепче встал на ступеньки, обвязал себя веревкой и засунул в щель кирку. Тут обнаружилось, что это всего-навсего тонкая пластина. Она легко вдвигается внутрь, а для того, чтобы поставить ее на место, есть небольшое отверстие, в которое можно вставить пальцы и потянуть, придав ей прежнее вертикальное положение. Там полно пауков и крыс. – Его бросило в дрожь. – Я не увидел там ничего капитального, какой-нибудь там комнаты или чего-нибудь в этом роде. Это просто ниша, выдолбленная в плоском камне, которым обложены стенки колодца, и дальше, в самой земле. Во всяком случае, она наполовину заполнена водой. Туда и было втиснуто тело Герберта, спиной вперед. Сначала я нащупал руку, а потом увидел след от пули на лбу. К тому времени, как я вытащил его наружу, я промок насквозь и был таким же мокрым, как он. Вы знаете, он ведь совсем небольшого роста, и, поскольку я обвязался веревкой, чтобы прочней держаться, мне удалось взвалить его на плечи. В его одежде кишмя кишели мухи, толстые, раздувшиеся, – бр-р! Они расползлись у меня по телу. Что до остального...
Он стукнул себя по спине, и доктор схватил его за руку.
– Там ничего больше не было, кроме... да, верно, я нашел носовой платок. Он почти совсем сгнил, но это, несомненно, платок Тимоти, в уголке метка: «Т. С», платок весь пропитан кровью, смят в комок и засунут в угол этого помещения. Мне, по крайней мере, кажется, что это кровь. Кроме того, там было несколько огарков и что-то похожее на обгорелые спички. Но никаких ценностей – ни шкатулки, ничего. Вот и все. Мне холодно. Позвольте мне взять мое пальто. Что-то ползает у меня под воротником...
Доктор дал ему еще раз хлебнуть коньяку из фляжки, и они двинулись, тяжело передвигая ноги, по направлению к Ведьмину Логову. Тело Герберта лежало там, где оставил его Рэмпол, у края колодца. Пока они смотрели на него при свете докторова фонарика, Рэмпол непрерывно вытирал руки, водя ими вверх и вниз по штанам. Маленькое скрюченное тело, голова повернута набок, словно он пытается разглядеть что-то в траве. Сырое и холодное подземное помещение сыграло роль холодильника; несмотря на то что с момента, когда его поразила пуля, прошло не меньше недели, не было никаких признаков разложения.
Рэмпол, которому казалось, что в голове у него звенят глухие колокола, указал на след от пули и спросил:
– Убийство?
– Несомненно. Оружия нет, да и вообще... вы же понимаете...
Слова, которые произнес американец, показались идиотскими даже ему самому по сравнению с теми чувствами, которые он испытывал.
– Этому надо положить конец, – сказал он, в ярости сжимая руки. Но больше сказать было нечего, в них выражалось все, и он повторил: – Этому надо положить конец, говорю я вам. И бедняга дворецкий... или вы думаете, что он причастен к этому делу? Мне это не приходило в голову.
Доктор Фелл отрицательно покачал головой.
– Нет, здесь только одно действующее лицо. Я знаю этого человека.
Прислонившись к стенке колодца, Рэмпол сунул руку в карман, чтобы достать сигареты. Он зажег спичку испачканной в грязи рукой и закурил. Даже сигареты были пропитаны зловонием колодца.
– Так, значит, конец уже близок? – спросил он.
– Да, конец близок, – подтвердил доктор Фелл. – Он наступит завтра, этому поможет одна телеграмма.
Он задумчиво помолчал, направив свет фонарика в сторону тела.
– Мне понадобилось немало времени, чтобы во всем разобраться, – внезапно добавил он. – Один человек, и только он один, мог совершить эти убийства. Он убил уже троих, а сегодня, возможно, убил и четвертого... Завтра днем прибывает поезд из Лондона. Мы встретим этот поезд. И с убийцей будет покончено.
– Значит... значит, убийца живет не здесь?
Доктор Фелл поднял голову.
– Не думайте сейчас об этом, молодой человек, – сказал он. – Ступайте в дом, примите ванну и переоденьтесь. Вам это необходимо. А я посторожу.
Со стороны Ведьмина Логова послышался крик совы. Рэмпол пошел через кусты по проходу, который они проделали недавно, когда тащили к машине Баджа. Только один раз он обернулся назад. Доктор Фелл погасил свой фонарик. В серебристо-голубом свете луны вырисовывалась львиная голова – массивный темный силуэт старого лексикографа, обращенный в сторону колодца.
Баджу было больно, и ему снились сны – больше он ничего не сознавал. Он знал, что лежит где-то в постели, под головой у него мягкие подушки. Один раз ему показалось, что он видит белую тюлевую занавеску, раздуваемую ветром; казалось, что в оконном стекле отражается свет лампы и что возле него кто-то сидит, наблюдая за ним.
Однако уверенности не было. Он то и дело засыпал и снова просыпался, но пошевелиться не было сил. Слышались звуки, похожие на то, как вибрирует гонг, когда по нему ударят. Кто-то поправлял на нем одеяло, натягивая его до самой шеи, хотя ему и так было слишком жарко, а одеяло кололось. Прикосновение чужих рук наполняло его ужасом, и он снова и снова пытался поднять свою собственную руку, но безуспешно. Звуки гонга, колыхание призрачных комнат исчезали, растворяясь в приступах боли, которая шла по жилам, растекаясь по всему телу. Он чувствовал запах лекарств. Он был совсем молодой парень, стоял на футбольном поле посреди орущих болельщиков; он заводил часы и наливал вино из графина; а потом на него прыгал портрет старого Энтони, что висит в галерее Холла. На старике были белые садовые перчатки.
Он бежал, понимая, что это не Энтони. Но кто же это был? Кто-то, кого он видел на экране кинотеатра, это было связано с дракой, перестрелками; перед его глазами проплывал целый хоровод теней, появляясь, словно джинны из бутылки. Нет, того среди них не было, его он хорошо знал, был знаком с ним долгое время. Знакомое лицо...
