– Это не мог быть дилетант. Все было слишком умело сделано. Просто невозможно. Но ведь и настоящего вора здесь быть не может, разве что кто-нибудь объяснит мне, как он там очутился. И если действовал не профессиональный вор и убийца, значит, ставка была колоссальной.
Рэмпол, несколько раздосадованный, спросил, о чем он, собственно, говорит.
– Я говорил, – ответил доктор, – о поездке в Лондон.
Он с трудом поднялся на ноги, опираясь на обе палки; постоял так, грозно хмурясь и бросая вокруг беспокойные взгляды. Затем погрозил палкой стенам, как это делают учителя.
– Все твои тайны вышли наружу, – грозно проговорил он. – Ты уже больше не можешь никого напугать.
– Но ведь убийство все-таки осталось, – сказал Рэмпол, – а значит, и убийца тоже.
– Да, конечно. Мисс Старберт, ведь это ваш отец держал его здесь на привязи. Именно он оставил в сейфе эту бумагу, я так и объяснял вам несколько дней тому назад. Убийца думает, что он теперь в безопасности. Он ждал почти три года, чтобы получить назад этот уличающий документ. Ну так вот: он просчитался, опасность по-прежнему существует.
– И вы знаете, кто это сделал?
– Пошли, – быстро проговорил доктор. – Надо идти домой. Мне совершенно необходимо выпить чашку чая или бутылочку пива, предпочтительнее последнее. И жена скоро вернется от миссис Пейн.
– Послушайте, сэр, – продолжал настаивать Рэмпол. – Вы знаете, кто убийца, или нет?
Фелл задумчиво молчал.
– Дождь льет с прежней силой, – проговорил он наконец с видом человека, обдумавшего очередной ход в шахматах. – Вы видите, сколько воды собралось под окном?
– Конечно, но...
– А теперь посмотрите сюда, – он указал на закрытую дверь на балкон, – видите? Здесь никакой воды нет.
– Естественно.
– Но если бы эта дверь была открыта, под ней было бы гораздо больше воды, чем перед окном, верно?
Рэмпол никак не мог решить, не пытается ли доктор просто-напросто их мистифицировать. Лексикограф так пристально смотрел через пенсне, что глаза его даже косили, и пощипывал кончики усов. Рэмпол твердо решил держать комету за хвост, не выпускать ее из рук.
– В этом нет никакого сомнения, сэр, – согласился он.
– Но тогда, – с торжеством вопросил его собеседник, – почему же мы не видели света?
– О Господи! – со стоном воскликнул Рэмпол.
– Это похоже на трюк фокусника. Знаете ли вы, – спросил доктор Фелл, вытянув палку, словно показывая на что-то, – что сказал Теннисон о «Сорделло»
[28]
Браунинга?
– Не знаю, сэр.
– Он сказал, что единственные понятные строчки во всем стихотворении – это первая и последняя, и в обеих заключается ложь. Вот ключ ко всему этому делу. Пойдемте, дети мои, и выпьем чайку.
Возможно, в этом ужасном месте, где некогда царили кнут и виселица, и оставалось что-то, внушающее страх. Однако Рэмпол этого не чувствовал, когда шел впереди всех, освещая дорогу фонариком.
Вернувшись в теплый, освещенный лампами дом доктора Фелла, они нашли там сэра Бенджамена, который ожидал их в кабинете.
14
Сэр Бенджамен был настроен мрачно. Перед их приходом он, по-видимому, ругмя ругал дождь, так что в воздухе до сих пор висела брань, словно запах перегара. Он с жадностью смотрел на чайник и остывший чай в чашках, стоявших перед камином.
– Хэлло! – сказал доктор Фелл. – Моя жена все еще не вернулась? Как же вы сюда попали?
– Просто вошел, и все, – с достоинством отозвался шеф полиции. – Дверь была не заперта. Кто-то здесь не допил такой славный чай... У вас не найдется чего-нибудь выпить?
– Мы... э-э-э... это мы пили чай, – сказал Рэмпол.
Вид у сэра Бенджамена был огорченный.
– Дайте мне коньяку с содовой. Все ко мне пристают. Сначала пастор. Его дядюшка, мой старинный друг, живет в Новой Зеландии – это ведь я устроил пастора в нашем приходе. Так вот, дядюшка приезжает в Англию после десяти лет отсутствия, и пастор хочет, чтобы я его встретил. Но я никак не могу, да и на кой черт мне ехать? Пастор его земляк и родственник, а не я, пусть он сам и едет в Саутхэмптон. А потом еще Пейн...
– А что Пейн? – спросил доктор Фелл.
– Он желает, чтобы дверь в кабинет смотрителя закрыли намертво, заложили кирпичом. Говорит, что эта комната уже сыграла свою роль и больше не нужна. О, я всей душой надеюсь, что это так и есть. Но пока этого делать нельзя. Этому Пейну вечно что-нибудь втемяшится в голову. И доктор Маркли туда же. Теперь, когда последний Старберт по мужской линии умер, он настаивает на том, чтобы колодец был наконец засыпан.
Доктор Фелл надул щеки.
– Вот этого, – сказал он, разделяя негодование сэра Бенджамена, – делать ни в коем случае не следует. Садитесь. Мы должны вам кое-что рассказать.
Пока он возился у буфета, наливая щедрой рукой рюмки, в которых коньяку было значительно больше, чем содовой, он успел рассказать сэру Бенджамену обо всем, что произошло в течение дня. Все это время Рэмпол наблюдал за лицом Дороти. Она не произнесла почти ни одного слова с того самого мгновения, когда доктор Фелл начал им объяснять, в чем же заключалась тайна Старбертов; однако по глазам было видно, что в душе ее царят мир и покой.
Сэр Бенджамен сложил руки за спиной, похлопывая одной рукой о другую. От его влажной одежды исходил сильный запах шерсти и табака.
– Я в этом нисколько не сомневаюсь, нисколько не сомневаюсь, – ворчал он. – Но почему вы так долго ждали, черт возьми, прежде чем посвятить меня во все эти дела? Мы потеряли уйму времени. И все-таки это дела не меняет, мы должны признать, что единственный человек, которого можно считать виновным, это Герберт. Коронер и присяжные в ходе дознания пришли к этому выводу.
– Это вас успокаивает?
– Нет, черт возьми! Я не думаю, что преступление совершил этот мальчик. Но что мы можем поделать?
– Его еще не нашли?
– О, сведения о нем разосланы повсеместно. Однако никаких следов не обнаружено. А пока, я повторяю, что еще мы можем сделать?
– Мы можем обследовать тайник, который устроил Энтони. Это первое.
– Да-да. Если этот проклятый шифр или как он там называется... Полагаю, вы нам разрешите, мисс Старберт?
Она неуверенно улыбнулась.
– Ну конечно, теперь-то можно. Только мне кажется, доктор Фелл возлагает на него слишком большие надежды. Вот мой экземпляр.
Доктор Фелл сидел развалясь в своем любимом кресле, в руке у него попыхивала трубка, возле кресла стояла бутылка пива. Если бы волосы и бакенбарды у него были седыми, он вполне мог бы сойти за Деда Мороза. Он благодушно наблюдал за сэром Бенджаменом, пока тот изучал стихотворение. Трубка Рэмпола тоже хорошо курилась, и он с удобством расположился на красном диване, где мог незаметно прикоснуться к руке Дороти. В другой руке он держал рюмку. «Вот так, – думал он. – Больше мне ничего в жизни не нужно».
