А время шло, время уходило!
– Сэр! – взмолился Филип. – Разве в отсутствие второго секунданта наш поединок не будет полностью соответствовать дуэльному кодексу?
– Да, будет! – заревел сэр Бенедикт, поворачиваясь на одной ноге. – И я позабочусь о том, чтобы дуэль состоялась! Вы понимаете, что при таком поединке одному из вас или обоим грозит верная смерть? Полковник Торнтон, вы согласны стреляться через стол?
Полковнику такой исход вовсе не нравился; это было ясно. На лбу у него под слоем белой пудры вздулись жилы. Филипа он готов был убить голыми руками.
– Согласен! – отрывисто бросил он.
– Отлично. Вы, лорд Гленарвон?..
– Поскольку ни дамы, ни слуги не должны ни о чем знать, – сказал Филип, – я сам схожу наверх за пистолетами. А пока…
– Бросьте! – улыбнулся полковник Торнтон. – Я вспомнил: у входа стоит двуколка, заложенная для лорда Гленарвона и его подружки. Если ему удастся выбраться из комнаты незамеченным…
– Тысяча чертей, Торнтон! – заревел адмирал в отставке. – Не сомневаюсь, вы бы так и поступили! Однако ни у одного джентльмена подобного и в мыслях нет! Гленарвон, несите скорее пистолеты!
– Я как раз собирался предложить, – Филип улыбнулся полковнику Торнтону, – чтобы сэр Бенедикт сопровождал меня. Он осмотрит пистолеты и скажет, годятся ли они для дуэли. А в это время, будьте любезны, полковник, позвоните в колокольчик и прикажите убрать со стола. Если вы голодны, вон там буфет с закуской. – И он в сопровождении взволнованного Скина вышел в холл.
Там его ждали Хопвит, дрожащий с головы до ног, и Джен-нифер. Она не дрожала, она стояла, положив руку Хопвиту на плечо. Филип ничего им не сказал, просто ободряюще улыбнулся и поднес палец к губам.
В молчании Филип и сэр Бенедикт поднялись наверх и вошли в разоренную спальню. Достав футляр, Филип поставил его на комод.
– Футляр запылился, сэр. Но, как видите, пистолеты начищены и смазаны. В кармашке под крышкой имеется пороховница и запас пуль. Что скажете? Годятся ли пистолеты для дуэли?
Сэр Бенедикт подкинул один пистолет в руке. Когда он взвел курок, послышался приглушенный мелодичный щелчок.
– Что за прелесть!
– У меня к вам просьба, сэр. – Сердце Филипа готово было выпрыгнуть из груди. – Прошу вас хранить в тайне то, что я скажу, – разумеется, если вы не найдете здесь ничего недостойного для хранения тайны.
– Ага! Значит, что-то есть! Говорите!
– Вы как наш арбитр зарядите оба пистолета?
– Конечно! Что дальше?
– Прошу вас, сэр, пистолет, предназначенный полковнику Торнтону, зарядить как положено: порох, пыж, пуля. Пистолет же, предназначенный для меня, я прошу вас не заряжать – кроме разве что бумажного пыжа.
Сэр Бенедикт, осматривавший второй пистолет, стал медленно поворачиваться к Филипу; его карие глаза чуть не вылезли из орбит.
– Молодой человек! Что за безумная…
– Сэр! Имею ли я право, согласно дуэльному кодексу, потребовать для себя незаряженный пистолет?
– Да, имеете. – Сэр Бенедикт сглотнул слюну. – Такое проделывали много раз. Кто-то не хочет ранить своего противника – он боится, что курок сорвется и выстрелит до того, как он поднимет пистолет в воздух. Оба секунданта обязаны знать тайну, а противник ничего не знает. Но черт меня побери! Такое бывало в полевых условиях, когда стрелялись с тридцати шести шагов: всегда оставался шанс, что противник промахнется. Здесь же вы будете целить прямиком в грудь друг другу!
Филип снова вытащил часы и посмотрел на них. Без шести минут десять.
– Сэр! Имею ли я право потребовать для себя незаряженный пистолет?
– Да!
– В таком случае, сэр, полагаюсь на вашу честность.
Толстый адмирал в туфлях с квадратными носами и серебряными пряжками что было сил лягнул комод, но тут же опомнился.
– Лорд Гленарвон! – Он выпятил грудь. – Не мое дело расспрашивать вас о причинах и способе действия. Я заряжу пистолет здесь, если вам угодно. Не найдется ли у вас старой газеты для пыжа?
– Где-то видел. Сейчас принесу.
– Хорошо. Порох сухой, тоже неплохо. Да и по весу мы не перепутаем пистолеты, когда я снесу их вниз. Газету, лорд Гленарвон!
Контр-адмирал действовал быстро и ловко: он умело обращался и с пороховницей, и с намасленной пулей, и с пыжом, и с маленьким шомполом. В другой пистолет он затолкал только обрывок «Морнинг пост». Через полминуты они уже спускались вниз.
В доме было тихо. Никто не выглядывал из комнат, ни один слуга не шел по коридору и не стоял в вестибюле. Но вокруг слышался шепот – казалось, всем все известно. «Пристань» была похожа на дом, заминированный изнутри и готовый взорваться в любую минуту.
Только преданный Хопвит, осунувшийся и немного жалкий, ждал его в нижнем вестибюле. Огромная парадная дверь была распахнута настежь. Внизу, у подножия широких каменных ступеней, стояла запряженная двуколка; спицы колес были выкрашены в синий и желтый цвета. А в двуколке, засунув руки в муфту, сидела Дженнифер и ждала его, как будто она уже знала об исходе поединка и потому оставалась к нему безучастной.
«В конце концов, – подумал Филип, – она часто видела, как я дерусь».
Но не так, как сейчас!
В столовой уже убрали со стола, и лакированная столешница красного дерева тускло поблескивала. Солнце скрылось за тучей. Однако сейчас, двадцать первого апреля, погода была неустойчивой: миг – и солнце снова показалось из-за облака.
Полковник Торнтон, безупречно спокойный, медленно ходил взад и вперед по столовой. Однако он успел отцепить ножны и саблю, снял алый мундир с галуном и высокий черный галстук. Поверх всего на стуле висела его белая портупея с патронной сумкой.
– Никакого нарушения правил? – осведомился он, поднимая брови и ероша кружевной ворот сорочки.
– Никакого, – отвечал Филип, снимая сюртук и жилет. – После вас!
– Французы правы в одном, – как бы между делом заявил полковник Торнтон. – Они говорят, наши кавалерийские мундиры такие узкие, что мы не можем как следует целиться правой рукой. Ей-богу, правда!
– Господа! – окликнул их сэр Бенедикт.
Заслышав в его голосе резкие нотки, знаменовавшие напряженную подготовку к убийству, соперники подняли головы.
– Пистолеты заряжены и готовы. Кажется, сейчас стало немного темнее. И все же… Поскольку вы являетесь вызывающей стороной, полковник, вы выбираете позицию.
Полковник Торнтон встал с южного конца стола, спиной к трем большим окнам.
– Отлично! – воскликнул он. – Я стану спиной к свету. Филипу показалось, что ноги у него сделались ватными.
Он направился к северному концу стола.
По левую руку от него находился высокий беломраморный камин работы Адама. Напротив, чуть поодаль, стоял буфет с закусками и напитками, а над ним висела написанная маслом картина «Мадонна с младенцем». Противники стояли так близко, что могли бы, наклонившись вперед, схватить друг друга за горло.
