— Ерунда! Вы можете написать все заново.
Внезапно судья поднялся на ноги. Он коротко и неистово повел рукой, потом она безжизненно упала вдоль тела. Он стоял на фоне окна, где угасал день, — силуэт без лица.
Скрипнул чей-то стул. Высокая худая фигура двинулась от стола к двери. Там она обернулась в нашу сторону, словно подчиняясь чужой воле. Взгляд упал на окно, на гору, но, похоже, ничего не увидел. Он заговорил хриплым ровным голосом:
— Боюсь, вы меня не совсем верно поняли, джентльмены. Меня волнует вовсе не потеря рукописи. — И, повернувшись к нам спиной, он взялся за ручку двери и проговорил: — Но похоже, они меня ненавидят.
Дверь затворилась. Мы услышали, как по холлу идет старый больной человек.
После его ухода мы долго молчали. Его последние слова словно повисли в воздухе, не давая нам покоя. Это были не слова, а кровоточащие раны. Сарджент так и стоял у стола, склонив седеющую голову.
— Я не ел с утра, — вдруг признался он. — Голоден как собака. Съезжу-ка я в город перекусить. — Помолчав, он ни с того ни с сего добавил: — У меня двое сыновей. Один в Аннаполисе. — И Риду: — Вы не отвезете меня, док?
Росситер по-прежнему сидел в кресле и не пошевелился, когда я вышел за Сарджентом и Ридом. Рид надевал кашне так, словно намеревался на нем повеситься. Нахлобучив шляпу, он выбежал на улицу и стал неистово заводить мотор своей машины. Сарджент несколько раз пожал мне руку, уверил, что вернется очень скоро, и вышел за Ридом, только гораздо медленнее. Котелок, гораздо меньшего размера, чем следовало бы, придавал ему весьма комичный вид.
Старый седан коронера урчал, подпрыгивая на неровностях аллеи. Я стоял на крыльце, с удовольствием вдыхая бодрящий холодный воздух. Сумерки, словно грязная вода, нахлынули на окрестности, растворяя очертания кустов. Но вдали, на западе, еще было светло, и голые деревья выглядели огромными. Небо на горизонте было окрашено красным, и в уходящем свете дня я видел очертания высохшего бассейна, камни вокруг него и белое дно. По шоссе бежали огоньки. Печально прогудел сигнал. Кто-то со скрежетом переходил на вторую скорость.
Я стал прохаживаться по крыльцу. Мои шаги гулко раздавались в тишине. Порыв ветра нарисовал снежные узоры на коричневых досках и поднял в воздух маленький белый вихрь. Темнота сгущалась, нарастало ощущение чего-то ужасного. Почему? Я резко повернулся. На какой-то момент я был готов поклясться, что видел чью-то крадущуюся тень там, на лужайке, где одинокая чугунная собака несла дозор у поворота аллеи. Я вгляделся, но ничего так и не увидел. Было неприятно сознавать, что, возможно, кто-то следит за тобой, спрятавшись за эту самую собаку. Затем я увидел какой-то огонек слева от крыльца.
Тут я все вспомнил. Это, конечно же, подвал, где судья Куэйл оборудовал мастерскую. От нас он, похоже, направился прямо туда: свет шел из подвального окошка. Тут я вспомнил, что в библиотеке свет не работает. Росситер, судя по всему, повредил пробки. Надо обязательно починить свет, иначе у женщин сделается истерика. Пустяки иногда приобретают для нас огромное значение, и я поймал себя на том, что сосредоточенно размышляю, какой же свет мог гореть в подвале у судьи. Его отблески трепетали в темноте под мрачным красным небом. Я слишком сосредоточился на тайне дома Куэйлов, и это вывело меня из душевного равновесия. Руки онемели от холода, меня пробирала дрожь. Я воображал самые разные обличья, которые может иметь тот, кто прятался за чугунной собакой. Дул легкий ветерок.
Я вернулся в дом. Когда я взялся за ручку двери, порыв ветра чуть было не вырвал ее у меня. Дверь хлопнула изо всех сил, и гулкое эхо откликнулось в холле. На всякий случай я нажал на выключатель. Свет не зажегся. Я понимал, что без света нам будет очень трудно. Надо прогнать все эти мрачные тени. На стене возле библиотеки висел старинный газовый светильник. Я ощупал стеклянный шар, внутри которого был изогнутый рожок. Потом я долго нашаривал в кармане коробок со спичками. Затем я чиркнул спичкой, и в ее желтоватом пламени я увидел коричневую лестницу, серый ковер, позолоченные рамы картин на стенах. А затем я услышал вопль.
Я не мог понять, откуда он. Мне показалось, что он раздался откуда-то со спины и тысячью иголок впился мне в нервы. Вопль заполонил собой весь холл. Я задел рукой стеклянный светильник, отчего шар задребезжал, и резко повернулся, охваченный ужасом.
Холл был по-прежнему пуст и темен. В нем не было ни души. Мне почудилось, что все обитатели этого дома оказались внезапно поражены смертельным недугом и в живых остался один я. Я было ринулся к лестнице, но потом спохватился: я ведь не знал, откуда доносился вопль. Его отзвуки по-прежнему сверлили мои барабанные перепонки. Я снова обернулся, и меня ожидало потрясение. На пороге библиотеки стоял Росситер. Он был белый как мел.
— Что… что случилось? — выдавил он из себя.
Наконец в доме послышались шаги. Казалось, они отделились от тел и, самостоятельно гуляя по дому, спустились в холл. Они сделались громче, и я понял, что кто-то поднимается из подвала.
Росситер сделал шаг-другой вперед и застыл с поднятой рукой. В противоположном конце холла медленно отворилась дверь, за которой была лестница в подвал. Было так темно, что мы лишь увидели смутное очертание фигуры. Вместо лица было лишь светлое пятно. Фигура двинулась к нам, ступая по скрипящим половицам.
Из темных глубин холла к нам приближался судья Куэйл. Он шел словно во сне. Его верхняя губа была вздернута, и казалось, что он улыбается.
— Судья! — крикнул я. — Судья Куэйл!
Росситер дернул меня за руку. Крупная высокая фигура и тень, отбрасываемая ею на потолке, приблизились. Куэйл невидящим взором окинул светильник, отбрасывающий неровные блики света, потом молча двинулся дальше, мимо нас. Я почувствовал, как пальцы Росситера мертвой хваткой вцепились мне в предплечье. Другой рукой он показал на пол. Бух, бух, бух — гулко топали шаги, оставляя за собой на сером ковре темные пятна. С той же леденящей душу улыбкой судья поднял руку, чтобы вытереть ладонь о пиджак, и я увидел, что рука его в крови.
Глава 16
ТОПОРИК
Первым ожил Росситер. Выставив вперед плечо, он ринулся к двери в подвал. Тут и мое оцепенение прошло: я кинулся вслед за ним. Я задыхался. Мы протиснулись в дверь почти одновременно и, оказавшись на площадке, пахнувшей краской, стали спускаться по лестнице в темноту.
— Куда? — с трудом переводя дыхание, спросил меня Росситер.
— Вон туда!
Внизу было душно от печи, пахло яблоками, сыростью и углем, но издали я различил огонек. В его дрожащем пламени мне показалось, что я вижу на полу кровь.
Мы побежали по каменному полу. Под ноги Росситеру попалось ведро, он отбросил его носком ботинка, и мы продолжили наш бег. Передняя часть подвала была в углублении, и туда вели ступеньки. Их было три. Подойдя к ним, мы остановились. В левом переднем углу мы увидели тяжелый верстак и длинные полки. Затем начинался бункер для угля, отбрасывающий черную тень. На верстаке горела свечка в оловянном подсвечнике, освещая выкрашенные белой краской полки и пыльные рамы окошка, прорезанного высоко в стене. Какое-то время мы стояли и смотрели на желтое колеблющееся пламя. Затем наше внимание привлекла какая-то темная жидкость, что текла от бункера с углем, — по направлению к нам оттуда же вели темные следы…
