Судья Куэйл прокашлялся. Он снова говорил как юрист — холодно, бесстрастно, не торопясь.
— Он также сказал, что если бы ему надо было воспользоваться сильным и эффективным ядом, он бы остановил свой выбор на конине или гиоскине. Конин — важная составная часть цикуты. Его кристаллы не имеют цвета и запаха, почти лишены привкуса и легко растворяются в воде. Но конин действует медленней, чем гиоскин. Гиоскин обладает почти мгновенным паралитическим воздействием, хотя смерть и наступает не сразу. Но он так поражает мозг, что отравленный просто не соображает ничего. Кроме того, доктор Твиллс показал мне гиоскин, который у него имелся. — Медленно судья Куэйл поднял на меня глаза и, наклонив голову, спросил: — Вы удовлетворены, мистер Марл?
— В высшей степени, сэр, — сказал я.
Закончив свою миссию — успокоив судью, — я мечтал об одном, поскорее откланяться и предоставить Сардженту самому продолжать допрос. И все же последнее сообщение судьи (если бы мы об этом знали раньше!) содержало самую важную зацепку из всех, что мы обнаружили.
— Вам сильно повезло, судья, — заметил Сарджент.
Он произнес это с какой-то непонятной мне интонацией. Что у него было на уме? Сарджент подался вперед. Сжав руки, он внимательно смотрел на судью из-под серых кустистых бровей. Меня кольнуло какое-то странное предчувствие. Эти двое уже успели невзлюбить друг друга. Сарджент не без оснований был возмущен презрением, выказанным в его адрес судьей, и чем сильнее он выражал это возмущение, тем больше становилось презрение.
— Пожалуй, что так, — коротко отозвался Куэйл. — Я выпил очень немного. Впрочем, я не собирался на этом особо останавливаться, просто я изложил факты, которые интересовали мистера Марла.
Твердой рукой он откинул назад со лба свои длинные волосы. Он снова стал самим собой. Что ж, можно ринуться в брешь. Я сказал:
— Вы, кажется, говорили, сэр, что во время этой вашей беседы с Твиллсом в комнате никого не было?
— Ошибаетесь. Этого я не говорил. Я сказал лишь, что я не имел обыкновения обсуждать эти проблемы при всех. — Он помолчал, барабаня пальцами по столу, потом продолжил: — Собственно, кто-то, кажется, присутствовал при этом нашем разговоре. Я только не помню, когда этот человек появился — до или после упоминания о гиоскине. Мы сидели у меня в комнате часов в восемь вечера, и вошел мой сын Мэтью. Он подошел к зеркалу и стал приводить в порядок прическу. Он собирался куда-то выходить.
За нашими спинами раздалось какое-то блеяние. Мы уже успели позабыть, кто пришел сюда за нами. Но теперь мы снова вспомнили о присутствии Мэтта. Протестующе жестикулируя, он вскричал:
— Я заглянул буквально на секундочку. Ты это прекрасно знаешь. В этой комнате единственное зеркало на всем первом этаже.
— Ты будешь говорить, когда к тебе обратятся, — ровным голосом перебил его отец. — Не ранее того.
— Ладно, — хмуро пробормотал Мэтт. — Извини. Но пока я там был, никто из вас словом не обмолвился о гиоскине. Я даже не понял, что разговор о ядах. А потом я вышел из дома… там меня ждал Боб Смозерс с машиной, и он может подтвердить…
— Мне представляется, — перебил его я, — что ваш разговор мог подслушать кто угодно. Дверь комнаты была открыта?
— Ну да. И вся семья была в доме.
— Не могли бы вы вспомнить дату этого разговора?
— Представьте, могу. Это было в пятницу двадцать седьмого ноября.
— Как это вам, судья, так удалось запомнить дату? — полюбопытствовал Сарджент.
Судья резко повернулся и смерил его испепеляющим взглядом с головы до ног.
— Это мой день рождения, мистер Сарджент. Если бы вы были знакомы с моими привычками, то знали бы, что я всегда, кроме особых случаев, работаю — пишу в библиотеке с половины седьмого до десяти. Я счел этот день особым случаем. Мой день рождения, как выяснилось, доставил радость по крайней мере одному члену моей семьи: он узнал способ отравить меня. Есть ли у вас еще вопросы, мистер Марл?
Он явно вознамерился обращаться исключительно ко мне. Коронер заслужил его неодобрение расспросами о мраморной руке, а Сарджента он вообще не замечал. В его последних словах была такая сухая мстительность, что я почувствовал, как в нем кипит безумное ликование. Я рискнул проверить свои догадки.
— Может, я и ошибаюсь, но вы испытываете какое-то облегчение от того, что на вас совершено покушение.
На губах сдержанная улыбка, но в глазах огонь.
— Неплохо! — воскликнул судья. — Неплохо, юноша! А что, так оно и есть. Если это лучшее, на что они способны…
Он говорил тихо, слегка кивая, словно все мы были с ним заодно. Сарджент решил перехватить у меня инициативу.
— Судья, — начал он, — у меня есть ряд вопросов. Если вы не захотите, можете на них не отвечать, но, ответив, вы сильно помогли бы делу. Вы все время говорите «они». Вы кого-то подозреваете?
— Я никого не подозреваю.
— Тогда, может, это вам что-то скажет? — И с этими словами окружной детектив извлек из кармана и протянул судье экземпляр Гейне с пометками на форзаце. — Это заметки доктора Твиллса. Он сделал их перед самой смертью. Поглядите, пожалуйста, может, это наведет вас на какие-то соображения.
Судья, по-моему, протянул руку с некоторой нерешительностью. Его глаза утратили прежнюю мудрость. Сейчас они смотрели внимательно и настороженно. Они пылали, словно угольки, оттеняя изможденность лица. В этом дряхлеющем теле жила какая-то буйная сила. Его длинные волосы придавали ему сходство с каким-то странным воителем библейских времен. Из-под одеяла показалась худая рука с незастегнутой манжетой бело-голубой полосатой рубашки. Судья взял книгу и стал медленно всматриваться в записи на форзаце.
В сумрачной комнате, где горела лишь зеленая лампа, отражаясь в стеклах книжных и медицинских шкафов, воцарилось молчание. За спиной судьи белела ширма. Он провел всю ночь в кабинете доктора Твиллса, а теперь вчитывался в последние записи человека, который спас ему жизнь.
— Мне это ничего не говорит, — наконец сказал он.
Когда он возвращал книгу, я испытал внезапное потрясение. Манжета и часть рукава обнажили предплечье. Оно все было в коричневых точках — следы шприца.
Глава 11
ПАДЕНИЕ ДЕТЕКТИВА
Вскоре я ушел. Наша беседа с судьей явно зашла в тупик. Был уже двенадцатый час, и мне давно следовало вернуться домой — побриться, умыться, переодеться, а также объяснить свое неожиданное отсутствие ночью.
— Но вы уж возвращайтесь сюда днем, — сказал мне на прощание Рид. — Вы нам очень пригодились. Не знаю, как у вас это получается, но при вас они начинают говорить…
Рид сказал, что он дождется катафалка от похоронного бюро и поедет делать вскрытие. У Сарджента был вид молчаливый и упрямый. Хотя он и словом не обмолвился о том, что думает насчет сказанного судьей, было очевидно, что он вознамерился провести расследование. Он объявил, что хочет собрать всех Куэйлов и попросить еще раз повторить то, что они сообщили накануне. Он сказал мне это, когда мы вышли вместе, и я стал проверять, работает ли мотор у моей машины.
