В коридоре забрезжил зеленый свет. Клодин Мартель резко оборачивается. На зеленом, фантасмагорическом фоне перед ней силуэт убийцы. Она отступает на шаг назад к стене. Убийца уже не колеблется. Он привлекает девушку к себе и вонзает нож… жертва даже не успевает вскрикнуть.
В этот момент Джина Прево отпирает своим ключом замок и распахивает дверь.
Бенколен замолчал. Погасшая сигара выпала из расслабленных пальцев. Я так живо представил нарисованную им сцену, что кровь застучала в моих висках: зловещее зеленое марево, удар убийцы, легкий щелчок замка, открываемого серебряным ключом, и в полутьме возникает еще одна женская фигура. Сердце убийцы выскочило из груди, когда он заметил ее.
Воцарилось долгое молчание, наполненное бесконечными настойчивыми ударами дождя по стеклам. Будто дух зла рвался и не мог проникнуть в помещение. Он жалобно стонал, предрекая еще одно несчастье.
— Джефф, — очень медленно заговорил детектив, — о том, что происходило дальше, мы можем лишь догадываться. До сих пор мы реконструировали ход событий с достаточной степенью достоверности, но что потом?.. Освещение было настолько слабым, что убийца мог рассмотреть жертву лишь вблизи. Поэтому вряд ли можно предположить, что Джина Прево, находясь в некотором отдалении, смогла хорошо видеть убийцу или его жертву. Однако из ее разговора с Галаном следует, что мадемуазель Прево не сомневалась в том, кто жертва.
Я не допускаю мысли, что Джина Прево прошла дальше, чтобы удовлетворить свое любопытство. Увидев блеск ножа, кровь, падение тела, она все поняла. Она заметила, что убийца поворачивается в ее сторону… больше ей уже не хотелось смотреть. Вскрикнув, она помчалась прочь, оставив дверь распахнутой. Но ей кажется, что Клодин Мартель с ножом под лопаткой успела выкрикнуть какие-то слова. Она узнала голос и поняла, что жертвой убийцы стала ее подруга. Если принять это допущение, то следует вывод: Клодин Мартель не просто вскрикнула — иначе Джина Прево вряд ли узнала бы голос. Слова, Джефф, несколько слов… — Бенколен замолчал, но вскоре его голос вновь зарокотал в полумраке: — Мы можем допустить, что в тот момент, когда холод смерти опустился на ее мозг, Клодин Мартель выкрикнула имя убийцы.
Резко зазвонил телефон. Бенколен поднял трубку.
— Алло! Кто? Мадам Дюшен и мсье Робике? Хм… Ну хорошо, проводите их наверх.
Глава 11
НЕКОТОРЫЕ ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ ПРИВЫЧКИ БАГРОВОГО НОСА
Слова Бенколена не достигли моих ушей. Я знал, что он разговаривает по телефону, но слушал его так, как слушают радио, читая захватывающую книгу. Я как никто другой знал, какой магической силой обладает речь моего друга. Его фразы гудели в сознании набатом и, рассыпаясь повторяющимся эхом, достигали самых потаенных уголков души и порождали призраки. Выбеленный известкой переход, в который просачивалось зеленоватое свечение, казался мне сейчас более жутким, чем когда я видел его в натуре. Рывок убийцы из своего темного убежища представляется мне безжалостным прыжком дикого зверя. Я почувствовал боль и ужас, ту боль и тот ужас, которые обрушились на Клодин Мартель в тот миг, когда чудовище нанесло смертельный удар. Ее крик звенел в моих ушах — имя убийцы, — крик, обращенный к безмолвным, бездушным стенам…
«Мадам Дюшен и мсье Робике» — наконец смысл этих слов достиг моего сознания. Бенколен зажег висящую лампу. Конус света падал на стол, беспорядочно заваленный бумагами, оставляя в тени комнату. Сыщик опустился в кресло. Он выглядел весьма странно: полуприкрытые глаза на затененном, изрезанном морщинами лице, темные седеющие волосы, разделенные посередине безукоризненным пробором, завивались на висках, создавая полную иллюзию рогов. Одна рука покоилась на столе. Рядом с ней что-то поблескивало — на промокательной бумаге лежал маленький серебряный ключ.
Служитель ввел мадам Дюшен и Робике. Бенколен поднялся и указал на два кресла, расположенные у стола. Несмотря на дождь, мадам была облачена в котиковое манто, под которым на шее виднелась нитка крупного жемчуга. Лицо в тени широких полей черной шляпы казалось почти юным. Мешки под глазами выглядели глубокими тенями, а живой взгляд полностью соответствовал общему облику. Перед нами сидела совсем не та болезненная, с заострившимися чертами лица женщина, которую мы видели сегодня утром. Ее глаза были не карими, как мне показалось при первой встрече, а темно-серыми, чуть подернутыми романтическим флером. В обтянутой перчаткой руке она держала свернутую газету, которой нервно постукивала по столу. Неожиданно ее лицо исказила гримаса, похожая на гримасу отчаяния.
— Мсье Бенколен, — начала она своим сухим голосом, — я взяла на себя смелость посетить вас. От инспектора полиции, который заходил сегодня после полудня, я услышала намеки, которые не могу понять. Я бы совершенно не обратила на них внимания, если бы не это… — Она постучала газетой по столу. — Я попросила Поля проводить меня сюда.
— Да-да, — подтвердил ее слова Робике. Он нервно закутался в тяжелое пальто, и я заметил, как он искоса поглядывает на серебряный ключ.
— Мне весьма приятно вновь увидеть вас, мадам, — галантно сказал Бенколен.
Она подняла руку, как бы протестуя против его протокольной учтивости.
— Вы можете сказать мне все совершенно откровенно?
— Сказать что, мадам? — спросил детектив.
— О моей дочери, о ее смерти. И о смерти Клодин Мартель. Вы мне ничего не сообщили сегодня утром.
— Но почему я должен был сделать это, мадам? У вас и без того много горя, и еще одно трагическое известие…
— Умоляю вас, не уходите от ответа! Мне необходимо знать. Я уверена, что обе смерти связаны между собой. То, что Клодин нашли в каком-то музее восковых фигур, наверняка выдумка полиции, не так ли?
Бенколен не отвечал. Он внимательно смотрел на посетительницу, прижав кончики пальцев к вискам.
— Вы понимаете, — продолжала она не без некоторого усилия, — в свое время я сама входила в «Клуб масок». Много лет тому назад. Двадцать лет. Это совсем не новое заведение, хотя, я полагаю, — добавила мадам Дюшен горько, — оно сильно изменилось под новым руководством. Но музей восковых фигур? Нет! Музей здесь ни при чем. Иногда я подозревала, что Клодин хаживает туда — в клуб. Когда я узнала о ее смерти и подумала о гибели Одетты… — лицо ее приобрело сероватый оттенок, она облизнула губы кончиком языка, судорожно постукивая по столу газетой, — на меня обрушилась страшная догадка. Я знала и знаю. Матери всегда знают. Я чувствовала: здесь что-то не так. Скажите, ведь Одетта была связана с клубом?
— Не знаю, мадам. Но даже если это и так, то совершенно невинно, не понимая.
— Воздастся — как это? «Воздастся в третьем и четвертом колене». Я никогда не страдала избытком религиозности, но теперь уверовала в Бога. И в гнев его, гнев против меня.
Ее начала бить дрожь. Робике побледнел так, что казалось, будто его лицо было вылеплено из воска. Он зарылся подбородком в воротник пальто и выдавил приглушенно:
