Неожиданно ночное небо пропахала стрела молнии, меж скал и
ковылей завыл ветер. Единорог пронзительно заржал и поднялся на дыбы. Огонь,
бушуя, устремился вверх. Веточки и стебли уже давно обуглились, теперь горели
сами камни. Но Цири этого не видела. Она чувствовала Силу. Видела только огонь.
Слышала только огонь.
Ты можешь все, – шептало пламя,– ты овладела нашей
Силой, ты велика! Ты могуча!
В пламени возникает фигура. Высокая молодая женщина с
длинными, прямыми, цвета воронова крыла волосами. Женщина дико хохочет, вокруг
нее бесится огонь.
Ты могуча! Те, кто тебя обидел, не знали, с кем имеют дело!
Отомсти! Отплати им! Отплати им всем! Пусть они трепещут от страха у твоих ног,
пусть лязгают зубами, не смея взглянуть вверх, на твое лицо! Пусть канючат и
стенают, добиваясь твоей милости. Но ты будь выше этого! Отплати им! Отплати
всем и за все! Мсти!
За спиной черноволосой женщины – огонь и дым, в дыму –
виселицы, колья, эшафоты и помосты, горы трупов. Это трупы нильфгаардцев, тех,
кто захватил и разрушил Цинтру, убил короля Эйста и ее бабушку Калантэ, тех,
кто убивал людей на улицах города. На виселице болтается рыцарь в черных латах,
веревка скрипит, вокруг вьются вороны, пытающиеся выклевать ему глаза сквозь
щели в крылатом шлеме. Другие виселицы уходят за горизонт, на них висят
скоя’таэли, убившие Паулье Дальберга в Каэдвене и преследовавшие ее на острове
Танедд. На высоком коле дергается чародей Вильгефорц, его красивое, обманчиво
благородное лицо сморщено и сине-черно от муки, острый окровавленный конец кола
торчит из ключицы… Другие чародеи из Танедда ползают на коленях по земле, руки
у них связаны за спинами, а острые колья уже ждут их…
Столбы, обложенные связками хвороста, тянутся до
полыхающего, помеченного столбами дыма горизонта. У ближайшего столба,
притянутая цепями, стоит Трисс Меригольд… Дальше – Маргарита Ло-Антиль… мать
Нэннеке… Ярре… Фабио Сахс…
– Нет! Нет! Нет!
Да! – кричит черноволосая. – Смерть всем, отплати
им всем! Презрение им всем! Они это заслужили! Все они обидели либо собираются
обидеть тебя! Могут когда-нибудь снова обидеть! Презирай их, ибо пришел наконец
Час Презрения! Презрение, месть и смерть! Смерть всему миру! Смерть, погибель и
кровь!
Вся в крови твоя одежда.
Так гори, прими же муки…
Они предали тебя! Обманули! Обидели!!! Теперь у тебя Сила,
мсти!
Йеннифэр. Ее губы разбиты, кровоточат, на руках и ногах
оковы, тяжкие цепи прикреплены к мокрым и грязным стенам узилища. Вопят
толпящиеся вокруг эшафота люди, поэт Лютик кладет голову на плаху, над ним
сверкает острие палаческого топора. Собравшиеся под эшафотом оборванцы
разворачивают тряпки, чтобы собрать кровь… Гул толпы заглушает удар, от
которого сотрясается помост…
Тебя предали! Обманули. Все! Ты была для них марионеткой,
куклой на веревочках! Тебя использовали! Обрекли на голод, на палящее солнце,
на жажду, на скитания, на одиночество! Пришел Час Презрения и мести! Ты
владеешь Силой. Ты могуча! Пусть же весь мир трепещет перед тобой! Пусть весь
мир трепещет перед Старшей Кровью!
На эшафот заводят ведьмаков – Весемира, Эскеля, Койона,
Ламберта. И Геральта… Геральт еле держится на ногах, он весь в крови…
Нет!!!
Вокруг нее огонь, за стеной пламени дикое ржание, единороги
вздымаются на дыбы, трясут головами, бьют копытами. Их гривы – как рваные
боевые штандарты, их рога длинные и острые как мечи. Единороги огромны,
огромны, как кони рыцарей, гораздо крупнее ее Конька. Откуда они взялись?
Откуда их столько? Пламя с ревом взмывает в небо. Черноволосая женщина вздымает
руки, на ее руках кровь, ее волосы развевает жар.
Гори… Ты в крови…
– Прочь! Отойди! Я не хочу тебя! Мне не нужна твоя
Сила!
Так гори, прими же муки…
…Брось надежду…
– Не хочу!
Хочешь! Жаждешь! Жажда и месть. Жажда и жадность кипят в
тебе как пламя, наслаждение охватывает тебя! Это могущество, это Сила, это
власть! Это блаженнейшее из блаженств мира!
Молния. Гром. Ветер. Топот копыт и ржание безумствующих
вокруг огня единорогов.
– Я не хочу этой Силы! Не хочу! Я отрекаюсь от нее!
Она не знала, то ли погас огонь, то ли у нее потемнело в
глазах. Она упала, чувствуя на лице первые капли дождя.
Существо следует лишить существования. Нельзя допустить,
чтобы оно существовало. Существо опасно. Подтверждение.
Отрицание. Существо призвало Силу не для себя. Оно поступило
так, чтобы спасти Иуарраквакса. Существо сопереживает. Благодаря Существу
Иуарраквакс опять с нами.
Но у Существа – Сила. Если оно захочет ею воспользоваться…
Оно не сумеет ею воспользоваться. Никогда. Оно отказалось от
нее. Отреклось от Силы. Совсем. Сила – ушла. Это очень странно…
Нам никогда не понять Существ.
И не надо понимать! Отберем у Существа существование. Пока
не поздно. Подтверждение.
Отрицание. Уйдем отсюда. Оставим Существо. Отдадим Существо
его Предназначению.
Цири не знала, сколько времени она лежала в камнях,
сотрясаемая дрожью, уставившись в изменяющее свой цвет небо. Оно было то
темным, то светлым, то холодным, то жарким, а она лежала, бессильная,
иссушенная и пустая, как шкурка, как трупик грызуна, которого чудовище высосало
и выкинуло из воронки.
Она не думала ни о чем. Она была одинока, опустошена. У нее
уже не было ничего, и она не ощущала в себе ничего. Не было жажды, голода,
утомления, страха. Исчезло все, даже воля к жизни. Была только гигантская,
холодная, мрачная, ужасающая пустота. Она воспринимала эту пустоту всем своим
естеством, каждой клеткой своего тела.
Чувствовала кровь на внутренней стороне ляжки. Это было ей
безразлично. Она была пуста. Она потеряла все.
Небо меняло расцветки. Она не шевелилась. Разве движение в
пустоте имеет какой-то смысл?
Она не пошевелилась, когда вокруг нее зацокали копыта,
звякнули подковы. Не прореагировала на громкие окрики, на возбужденные голоса,
на фырканье лошадей. Она не пошевелилась, когда ее схватили жесткие, сильные
руки. Когда ее подняли, она бессильно повисла. Не отреагировала на резкие,
грубые вопросы, на то, что ее трясли и дергали. Она не понимала этих вопросов и
не хотела понимать.
Она была пуста и безучастна. Равнодушно приняла воду,
брызгающую ей на лицо. Когда ко рту приставили фляжку, она не поперхнулась.
Пила. Безучастно. Равнодушно.
