— На сей раз не угадали. Оленька уезжает сегодня — и уже
уехала бы, когда б известные вам обстоятельства не помешали ее спешному
отбытию.
“Оленька… Оленька! — со щемящей тоской повторял про себя
Алексей. — Господи, какое у нее имя, какое восхитительное, ласковое имя.
Оленька, Оленька, радость моя, счастье! Для меня она — все, вся жизнь, а я для
нее — только какие-то там “известные обстоятельства”, досадная помеха! Нет, я
умру от всего этого. Наверняка умру!”
— Гляди веселей, — почти не шевеля губами, чуть слышно
прошептал Каразин, и Алексей опять взглянул вокруг с принужденной живостью.
— Стало быть, ехать вы с сестрицею намеревались в различных
направлениях? — с изысканными интонациями поинтересовался Василий Львович.
— Стало быть, так.
— А, простите мне мою смелость, далеко ли собирается держать
путь Ольга Александровна? Если это не секрет, конечно, не тайна? — с тонкою
улыбкою повторил Каразин недавние слова Зубова.
— Какие же секреты могут быть от вас? — с неприязненной
интонацией воскликнула Ольга Александровна, опередив брата. — Я не делаю
никакого секрета в том, что еду в Англию!
— Ах, в Англию! — с удовольствием промолвил, почти пропел
Василий Львович, и Алексей вдруг заметил, что Зубова это удовольствие явно
огорчило, во всяком случае, он бросил на сестру откровенно-неодобрительный
взгляд.
А вот князь Каразин так и засиял в улыбке!
— В Англию, в Англию, — твердил он. — Я так и предполагал.
Довольно ходило слухов о том, что участие ваше в перевороте 11 марта было
куплено на английское золото, но, выходит, эта бездонная бочка и теперь еще не
иссякла?
За что же вам платят нынче? Безумные прожекты Павла
Петровича по посылке казачьих войск в Индию, его вдруг возникшая задушевная
дружба с Бонапартом — это отчасти стоило ему жизни. Во всяком случае,
англичанам очень хотелось смены власти в России. Но, переворот и смерть Павла —
факт свершившийся и даже несколько устаревший. Чего же хотят теперь в туманном
Альбионе? Попробую угадать!
Там жаждут более прочного союза с Россией, однако не
равноправного, к которому склоняется государь, а союза сеньора и вассала.
Попробуйте угадать, кого видит в роли сеньора Англия. Ну, господа, ну же! Раз…
два… три! Правильно, себя! — превесело воскликнул он, хотя более никто не
произнёс ни слова. — Роль вассала отведена нашей державе. Однако с русским
медведем опасно перегибать палку. Англичане это понимают, а потому не прочь
были бы найти некое средство для укрощения сего медведя, забрать нас в ежовы
рукавицы.
Увы, государь, хоть и всего лишь на какую-то там пятую или
шестую часть русский по крови, истинно русский по духу, как достойный внук
Екатерины Великой. Заставить его поступиться национальными интересами весьма
сложно. Неосторожное письмо перепуганного великого князя, извлеченное на свет
божий теперь, когда он сделался строптивым императором, помогло бы обротать
[49] его и держать в узде. Держать достаточно долго. Может быть, всегда.
Полагаю, ради этой цели ваш сердечный друг Уитворт не пожалел бы гиней, верно,
Ольга Александровна?
Двое разом вздрогнули от этих рассчитано — оскорбительных
слов: дрезденская пастушка в голубом платье с помятыми розами у корсажа — и
нелепая фигура ветерана Крымской кампании.
“ Ваш сердечный друг Уитворт…”
Алексей крепко взялся за грудь, но сумел смолчать. Ольга
Александровна тоже промолчала, только бросила на князя Каразина такой взгляд,
что, будь она Медузой Горгоною, Василий Львович уже обратился бы в камень.
— Все это домыслы, — скучающе молвил Зубов. — Так или иначе,
письмо отправится со мною. А я отнюдь не еду в туманный, как вы изволили
выразиться, Альбион. Я еду сначала в свои малороссийские имения, а потом в
Германию, Швейцарию и Италию.
— Тоже хорошие места, — покладисто кивнул Василий Львович. —
Там тоже были бы рады, нет, счастливы заполучить к себе письмо великого князя,
а ныне — императора российского. Особенно в Риме, в Ватикане, где теперь
тягаются с нами, хотят объявить гроссмейстерство покойного Павла Петровича в
Мальтийском ордене недействительным.
До чего непостоянный народ эти рыцари белого креста! Когда
Павел Петрович плясал под их дудку, выставляя себя на откровенное посмешище
перед подданными, лучше его как бы и на свете не было. А теперь с глаз долой —
из сердца вон, не правда ли? Александр откровенно хочет расплеваться с
госпитальерами-иоаннитами, но его решение можно поколебать при помощи
известного письмеца… Нет, я не стану говорить вам гадости, ваше сиятельство,
Платон Александрович, я просто не верю, не хочу верить, что вы способны продать
письмо государя папе римскому!
Конечно, молодой император дурно обошелся с людьми, которые
возвысили его и возвели на престол, ведь бог знает, какая была бы без них его
участь, очень может статься был бы отрешен от власти и даже в каземат попал бы,
с таким-то несусветным папенькою, — однако, согласитесь, светлейшему князю
Римской империи негоже мстить своему государю, тем паче — таким мелким,
расчетливым образом! Торговать его корреспонденцией, для начала удушив одного
из своих бывших соратников, который этой корреспонденцией завладел…
— Первое дело, никто из здесь сидящих Талызина не душил и не
собирался этого делать, — с олимпийским спокойствием ответствовал князь Платон.
— А второе…
— Минуточку! — живо перебил его Василий Львович. — Никто не
душил, говорите? А как наши доблестные полицейские — готовы они подтвердить эти
слова? Насчет того, что никто из здесь сидящих не протягивал шаловливых ручонок
к горлу Петра Александровича?.
Бесиков и Варламов в недоумении переглянулись и враз
кивнули. На лице Зубова отразилась откровенная досада, а Ольга Александровна
тихонько рассмеялась.
Каразин от души вторил ей.
— Вот вы и попались, господа! — радостно воскликнул он. —
Сейчас вы перед всеми свидетелями, как и положено в настоящем судебном
разбирательстве, признали, что сидящий здесь дворянский сын Алексей Сергеевич
Уланов не повинен в смерти своего дядюшки генерала Петра Александровича
Талызина. Ведь именно его обвиняли в удушении генерала. Теперь же обвинения
можно считать с него снятыми. Можно?
Спрашивать-то он вроде бы спрашивал Бесикова с Варламовым,
чинно-благородно, руки на коленях, сидящих на диване рядышком, однако
требовательно смотрел на Зубова. И тот наконец неохотно кивнул.
