– Да черную сумочку, – ответил растерянно Фима. – Там книжка, мне нужен «Наружный» на букву «Н».
– Господи, да я его наизусть помню: двести пятьдесят четыре шестьсот семь.
Повторяя номер, Фима подошел к снятой и лежащей, тоже уютно – на бочку – телефонной трубке. Несколько мгновений он смотрел на эту трубку, потом осторожно поднял ее. В ней слышны были совершенно естественные, на разных звуковых планах голоса. На ближнем плане переливался и звенел умоляющим колокольчиком (она к кому-то обращалась), небесный голос жены.
– Але, – сказал он, – двести пятьдесят четыре шестьсот семь.
– Ты мой золотой, – нежно проговорила она. – Все, записала. Чмок!
– А ты…
Он хотел сказать – зачем тебе книжка-то была, ты ж этот номер наизусть помнишь… но сдержался…
– Я в Духовном Центре, не волнуйся, меня Агриппа довезет. А ты ложись, Васенька, тебе ведь завтра рано…
Когда, опустив трубку на рычаг, Фима зашел в спальню, Ангел-Рая уже спала, неслышно и кротко.
Несколько минут он тупо смотрел на нее, пытаясь постичь…
Бросил это, вздохнул и пошел чистить зубы.
27
Темно-серый новенький «даятсу-апплауз» мчал по шоссе Иерусалим – Тель-Авив.
Ури Бар-Ханина, ведущий программист американо-израильского концерна, вез своего шурина Борю Кагана на собеседование по поводу устройства на работу в некую фирму по производству сверхчувствительных оптических приборов. Говоря иными словами, с огромным трудом и благодаря своему безупречному авторитету Юрику удалось добыть для Бори вполне достойную должность с удовлетворительным окладом. И сейчас он страшно волновался – как бы кретин Боря не ляпнул на собеседовании чего-нибудь непотребного, в своем духе и в соответствии со своими взглядами и пристрастиями.
– Главное, помалкивай, – повторял он Боре, – отвечай доброжелательно и односложно, но с достоинством. И придерживай свой поганый язык… Это вообще-то наш филиал, хотя почему-то они предпочитают называть себя американской фирмой.
– Я тебя умоляю, – рассеянно заметил на это Боря, – если они этот ебаный восточный эмират называют западным и демократическим государством…
Они уже спустились по серпантину Иерусалимского коридора и мчались распахнутой во всю ширь, ослепительной долиной Аялона. По обеим сторонам дороги на желтых скошенных полях рядками были расставлены аккуратные кубики сена, и вдали урчала крошечная сенокосилка.
Юрик опустил боковое стекло и глубоко вдохнул душистый сенной ветер.
– Боже мой! – проговорил он. – Как я люблю Аялон! Несколько дней назад здесь еще и не начинали косить. Быстро они управились. Молодцы кибуцы! Хотя, говорят, что они нерентабельны и съедают львиную долю налогов…
– Я готов платить налоги, – сказал никогда не плативший никаких налогов Боря, – чтобы хоть изредка видеть работающего еврея.
– Значит, ты запомнил, – повторил в десятый раз Юрик. – Ты улыбаешься и держишь за зубами свой паршивый антисемитский язык.
– Пытаюсь представить себе эту улыбочку! – пробормотал Боря.
Возле деревни хабадников они застряли в пробке. Здесь всегда по утрам бывали дорожные пробки. Боря достал сигареты и закурил. Юрик покосился на него, но промолчал. После истории с наркотиками он разрешал ему выкуривать не больше полупачки в день.
– Вон домишко нашего папы римского, – кивнул Боря в ту сторону, где среди деревьев и домиков Кфар-Хабада возвышался краснокирпичный замок Любавического ребе, точная копия его бруклинского дома.
– Заткнись, сволочь! – раздельно проговорил Ури Бар-Ханина. – У меня сегодня тяжелый рабочий день.
– Ну извини, мамуля, извини. Я все никак не могу привыкнуть к твоему еврейскому происхождению.
Он помолчал минуту и вдруг спросил с почти искренней интонацией:
– Юрик, а помнишь, как мы в садике пели «В лесу родилась елочка!» и звали: «Снегурочка, явись!»… А воспиталка Марина кричала: «Детки, не шумите, соблюдайте порядок! Если будет такой бардак, Снегурочка не явится!» А еще она говорила: «Нашим детям подарки приносит Дед Мороз, а американским – Ку-Клукс-Клаус…»
– Господи, как ты мне надоел! – сказал Ури Бар-Ханина. – Ты все врешь, все по-прежнему… Слава Богу, что на меня это давно не действует.
– Да ты просто забыл, я клянусь тебе! Юрик! А Дед Мороз был ее ебарь, Маринкин. Она же ему давала прямо в детском саду, в мертвый час! Ты что, не помнишь? Боже, ты ничего не помнишь, кроме своих молитв!
– Боря, я же тебя просил…
– Ну, подожди, подожди, ты что – не помнишь, что он был Дедом Морозом? А когда утренник кончился и он уже переоделся и вышел на крыльцо, они прощались, они как-то надрывно поцеловались, и она вслед перекрестила его. Я видел из окна… Он шел в глубоком снегу. И сверху падал такой лохматый снег, какого больше я никогда, никогда в этой… не увижу.
– Ты все это придумал минуту назад, – сказал Юрик, и они наконец поехали.
– Я все это помнил всю жизнь, – медленно проговорил Боря, глядя перед собой. – Я никогда ничего не забываю. Я, например, помню, как крепко ты всегда держал меня за руку, когда мы танцевали в кружок. Ты тогда держал меня за руку даже крепче, чем сейчас – за шкирку.
– Господи! – с отчаянием и тоже глядя перед собой, простонал Юрик. – За что?!
Когда они уже въезжали в Тель-Авив по мосту «Ла Гардиа», Боря спросил:
– Слушай, а почему, собственно, Он выбрал их на роль избранного народа?
– Кого – их? – раздраженно уточнил Юрик.
– Ну нас. Ведь есть более достойные претенденты – шведы например. Народ спокойный, основательный.
– Тогда никаких шведов не было, – возразил Юрик, как обычно заглатывая наживку.
– Ну… тогда китайцев. А что, смотри: этот народ даже больше подходит по условиям игры, его не нужно увеличивать, его и так – как песку морского… – Он оживился. – А что, правда – именно китайцы. Народ огромный – раз, трудолюбивый – два…
– А – три? – спросил Юрик.
– А Конфуций! – возмущенно вставил Боря.
– Боря! – твердо проговорил Юрик. – Я очень волнуюсь. Сегодня решается твое будущее. Через пять минут мы будем на месте. Я прошу тебя сосредоточиться и выглядеть – ты можешь, когда захочешь, – человеком воспитанным, респектабельным и достойным.
– Знаешь, чего бы я хотел? – перебил его Боря Каган. – Принадлежать какому-нибудь небольшому и не слишком торчащему европейскому народу. Каким-нибудь бельгийцам или шотландцам…
– Или датчанам, – насмешливо подсказал Юрик.
Боря вдруг оживился:
– Да-да! Именно Дания, именно датчане! Симпатичный, никому не наступающий на мозоли народ! К тому же, ты знаешь, старик, что датчане в годы Катастрофы спасли всех своих евреев?! Рыбаки вывезли их ночью на лодках…
