– «Известная писательница N. дополнит ваши воспоминания своими», – подхватил Доктор. – И фирма гребет чудовищные гонорары…
– Фирму регистрируем в статусе амуты, – подсказала Ангел-Рая, – под эгидой Русской Библиотеки. Кстати, это можно развернуть в международный проект: старые евреи расселены сегодня по всему миру.
– И все дадут, – подхватил Рабинович. – «Наружный» не откажет, мы вдове-то первую книгу и сварганим. А пидорасы точно дадут – уж им-то есть что вспомнить. Драть с пидорасов втридорога!
– И Папа Римский захочет влезть, – сказала писательница N. насмешливо. – Скупердяй этот…
– Смейся, смейся… – проговорил Рабинович, наливая себе в стакан вино из бутылки. – Все равно надо думать, и серьезно думать – как из тебя извлечь пользу. Рая, ангел мой! Давай сделаем ее главным редактором газеты? Будет свой человек. Печать – мощное оружие пролетариата. А? Правда: вот тебе и рупор, вещай что хошь. Например, сколачивай Русскую партию.
– У нас есть «Регион»… – задумчиво проговорила Ангел-Рая.
– Извини – «Регион» принадлежит израильскому концерну. Ребята Молтобойцева, конечно, не из пугливых, и все-таки это не свое. Давай перекупим какую-нибудь газетку. Вот, «Новости страны», например. Там уже тридцать лет главный редактор – старый маразматик Штыкерголд, партийный человек. Старость надо уважать, старичок заслужил отдых. Скупаем газету. Отправляем его на пенсию.
– Вот балаболка! – усмехнулась писательница N.
– Хорошо, ты не хочешь быть главным. Это ответственность, это хлопоты. Отлично: бери литературное приложение. Рая, сколько мы ей можем положить помесячно – тысячи три, три с половиной?
– Постой, ты говоришь о «Полдне»? – спросила писательница N. – Но его очень прилично делают. Вполне культурная газета.
– «Полдень» редактирует какая-то баба, – вставила Ангел-Рая, – чуть ли не училка музыки.
– Вот, – сказал Рабинович. – Старого Пер Гюнта – на заслуженный отдых, училке музыки – работу по профессии… Все равно, рано или поздно, их зарубят саблей кишинево-бакинские кавалергарды. Так пусть хотя бы свои, родные, человечки закроют им очи! Слушай, серьезно: мы со своей газетой горы свернем! У нас будет семь мандатов в кнессете.
– Дело за малым, – лениво заметил Доктор, – купить газету. Кстати, ее еще не продают, правящей партии она и самой нужна для предвыборной кампании.
– Это чепуха, – возразила Ангел-Рая, – были бы деньги.
– Вон, люди зарабатывают… – мечтательно продолжал Сашка. – Алка Кениг, художница, специализируется по изготовлению ватных баб.
– Которые на чайник? – уточнил Доктор.
– Да нет, в человеческий рост, произведение искусства. Ватные бабы, на них натягивается чулок. В этом что-то есть… Такие фантомы женственности. Пять лет назад Алка сделала персональную выставку в Музее Израиля. Три зала со взводом ватных баб… Ночью одну из баб, наименее привлекательную, трахнул сторож-араб.
– То есть – как? – удивилась Ангел-Рая. – Они же, я поняла, неживые?
– Ангел ты мой, – умилился Рабинович. – Да. До известной степени, они женщины не вполне. Но араб смирился с суррогатом. Дело не в этом, а в том, что Алка уже пятый год с успехом пропивает компенсацию за отверстие, пробуравленное арабом.
– Фу, – обиделась Ангел-Рая. – Ну что ты всякие гадости рассказываешь!
– Агриппа Соколов продает гору Елеонскую, – не обращая внимания на ее реплику, увлекшись, продолжал Рабинович… – Ну, не смотрите на меня так. Землю, землицу продает. Святую землю с горы Елеонской. Во-он той… Ну что вы, как бараны, уставились-то? Продает в Россию монастырям и церквам. Если не ошибаюсь, склянка – пять долларов. Нарасхват идет, горочка-то! Чай, Машиах не обеднеет… Бери лопатку, иди, копай…
– Рабинович, ты что, охренел? – полюбопытствовал Доктор. – Агриппа – человек религиозный, для него наша Масличная гора – не звук пустой.
Рабинович молча налил вино во второй стакан и протянул его Доктору.
– Выпьем за нашу святыню! – сказал он торжественно. – За гору нашу Масличную, на которой состоится помазание Машиаха…
– Признайся… – пробормотал Доктор, глотнув вина. – Признайся, ты сбрехнул насчет Агриппы…
Рабинович упорно молчал… Писательница N. была почти уверена, что Сашка сказал чистую правду.
– А между прочим, госсспода… – проговорил он. – Уж кому совсем нет резона торопить приход Машиаха, так это нам-с, жителям славной шхуны «Маханэ руси»… – Он уже нетвердо стоял на ногах, поэтому, когда он подошел к краю террасы, жена Роксана тревожно глянула от страницы – не свалился бы вниз.
– Если перечитать соответствующее место у пророков, уделяя внимание топографическому, так сказать, аспекту проблемы… То выясняется, что некоторые особо сильные, как бы это точнее… сопроводительные эффекты явления Мессии шарахнут тютелька в тютельку по нашим замечательным коттеджам…
– Да… – задумчиво подтвердила вдруг Ангел-Рая, – это предусмотрено. Выйдут потоки из Иерусалима и расколется в долине земля.
– Вот здесь как раз и расколется, к ебени матери, – вставил Рабинович, качаясь над обрывом.
– Но бояться не надо, – спокойно сказала Ангел-Рая, как будто твердо что-то обещала публике.
– Хорошенькое дельце! – воскликнул Рабинович. – Я одной ссуды девяносто тыщ взял…
Они с Доктором стали спорить: посчитает ли банк «Леуми» Конец Света за уважительную причину для прекращения выплат, или это ярмо и дальше придется тащить…
Потом к ним забрел хабадник Письман, и, как обычно, завязалась очередная идиотская дискуссия на религиозные темы.
Письман где ни появлялся, там обязательно воду мутил, морочил головы, крутил яйца и вообще самим фактом своего существования оскорблял и дискредитировал идеи ХАБАДа, этого в высшей степени симпатичного направления иудаизма.
Движение ХАБАДа и так в последнее время переживало кризис, связанный со смертью Любавического ребе. Что и говорить, старик был велик – мощнейший ум, провидец и так далее. Но… его паства после его кончины разделилась на две, не слишком отличающиеся друг от друга, категории. Первые называли Любавического ребе Машиахом и утверждали, что об этом всюду надо говорить. Вторые тоже держали его за Машиаха, но полагали, что об этом надо помалкивать, а то все и так считают их сумасшедшими.
Письман относился к первой категории. К тому же он был истовый и преданный делу дурак. Напиваясь, как положено, в праздник Симхат Тора, он бил себя кулаком в грудь, притоптывал ножкой и кричал посреди пляшущих до одури евреев: «Мужики, егудим!
[9]
Что у нас есть в жизни, бля?! Только Тора! Хуц ми Тора эйн лану клюм,
[10]
бля!»
