— Кто спорит, молодец! — добродушно усмехнулась
Надежда Михайловна. — Вот только впредь не будем задавать ей лишних
вопросов. Варя явно пережила какую‑то драму. Захочет — расскажет, а
ковырять — не нужно, я сглупила, хорошо, что ты меня прервал.
— Да какая там особенная драма! — поморщился Семен
Романович. — Польстилась сдуру на заграничный брак, а муж бросил, или она
сама его бросила…
— Что, кстати, не одно и то же… А муж мог и умереть.
Короче, мы не лезем к ней в душу. Она здорово напугана.
— Напугана? — поразился Семен Романович. —
Чем это она напугана? Вечно ты что‑нибудь выдумываешь!
— Странный ты, Сеня! Она напугана открывшейся вдруг
перспективой, а еще больше тем, что перспектива для нее может в результате и не
открыться, а если откроется, это грозит поломать устоявшуюся жизнь… Как ты
этого не понимаешь! — вдруг рассердилась Надежда Михайловна. —
Кстати, я о чем еще подумала… Надо бы для продюсеров, а если все выгорит, то в
дальнейшем и для прессы, придумать какую‑то легенду…
— Какую еще легенду? — насупился Семен Романович.
— Понимаешь, в нашей с ней встрече есть, как ни смешно
тебе это покажется, некая вторичность, своего рода плагиат…
— С ума сошла? Какой плагиат?
— Ну, всем же известна история Басова с Янковским…
— Но это и впрямь та же история!
— Ну и что? Нам нужна своя история. А то будут говорить
— тех же щей, да пожиже влей, и он не Басов и она не Янковский.
— Ну, положим, я получше Басова режиссер.
— Я‑то с тобой согласна, и многие еще согласятся,
но ты же нашу публику знаешь…
— Знаю! Ну, а что тут можно сочинить?
— Подумаем.
— Ну, допустим, мы заблудились в лесу, а она нас
спасла.
— Фу, Сеня!
— Тогда сама и выдумывай! Ты сценаристка, тебе и карты
в руки.
— Это должно быть что‑то совсем простое… Без
романтического налета, чтобы никто не заподозрил неправды, не взялся проверять,
докапываться…
— Это ты все на случай большого успеха стараешься?
— Я в нем уверена, Сенечка, как никогда раньше. Я уже
придумала!
— Ну‑ка, ну‑ка!
— Варя же руководит косметическими салонами. Вот я
заглянула в косметический салон, там вышла какая‑то накладка, вызвали
Варю…
— Не годится!
— Почему?
— Потому что тогда выходит, это ты ее нашла, а не я.
— Хорошо, ты пошел в косметический салон.
— Я? — ужаснулся Семен Романович. — Мне‑то
что там делать?
— Допустим, маникюр!
— Да я лучше умру!
— Да, Сенечка, с тобой нелегко! Хорошо, Варя, так же
как и мы, каталась с сыном на санках, и мы все вместе полетели в сугроб!
— Бред!
— Ладно, тогда так: мы загулялись, заблудились и вышли
на шоссе ловить машину. И поймали Варю! Она нас подвезла, мы по дороге
разговорились…
— А что… Простенько и со вкусом! Годится! — Только
Варе пока об этом ни слова. Вот если прилетит к нам, мы ей скажем.
— Отлично!
…Варя еще дважды заскакивала к Шилевичам, а потом отвезла их
в аэропорт. На прощание Надежда Михайловна шепнула ей:
— Варенька, все получится, я уверена!
— Дай вам Бог, Надежда Михайловна! Мне почему‑то
тоже так кажется.
Они обнялись и расцеловались.
— До встречи в Москве, Варюша! — поцеловал ей руку
Семен Романович.
У Вари комок стоял в горле. Ей уже казалось, что чета
Шилевичей близкие, почти родные люди.
Миновал январь. Известий из Москвы не было. Варя буквально
сходила с ума, хотя изо всех сил старалась не показывать этого матери. Целыми
днями она разъезжала по делам и только работой удавалось на время занять мозги.
По двадцать раз на дню проверяла, работает ли телефон, не пропустила ли она
звонок. Словом, извелась. Мать, конечно, все понимала, но помалкивала. И Варя
была ей за это благодарна. Варька, ты дура, уговаривала она себя, у тебя все
хорошо сейчас, у тебя чудный дом, хорошая работа, мать и сын, слава богу,
здоровы, ты давно поставила крест на актерской карьере, так чего ты с ума
сходишь? Кто тебя там ждет, в Москве? Понятно, что продюсерам не нужна какая‑то
неведомая бабенка из альпийской глуши… Им нужны известные артисты, на которых
клюнет публика. Шилевич просто не смог их уболтать, а теперь ему неловко
звонить мне с отказом… Да наплевать ему на меня, просто отказ он переживает как
свое унижение. И Надежде Михайловне небось запретил мне звонить, я ведь и так
все пойму. И это даже хорошо, что они мне не звонят, а то стали бы меня
утешать, мол, в следующем фильме обязательно найдем для вас роль, пусть второго
плана, ничего, лиха беда начало… Да, все правильно… Но так хочется в Москву! А
я летом поеду, возьму Никитку и поеду! Мама о Москве даже слышать не желает, ну
и пусть. А мы съездим! На недельку… И надо во что бы то ни стало найти
Марьянку, как‑никак младшая сестра…
Когда Варя, отчаявшись найти работу — ее не взяли ни в один
театр, вообще никуда не брали, — приняла предложение Гюнтера Шеффнера,
немца, снимавшего соседнюю с ними квартиру, мама поддержала ее.
— Уезжай, Варя! Здесь ты только вымотаешься в
унизительных попытках стать актрисой. Может быть, это вообще не твоя стезя.
Езжай, пока молодая. Гюнтер приятный человек, интеллигентный и любит тебя.
Найдешь там работу, кто знает, может, там тебя оценят, а нет, научишься чему‑нибудь,
родишь ребенка или двух, по крайней мере будешь жить спокойно, поверь, это
много значит… Я желаю тебе добра, а там, глядишь, и Марьянку выдашь замуж за
немца. А я выйду на пенсию и приеду к вам, внуков нянчить!
Она тогда посмеялась — мать, красивая, подтянутая, уверенная
в себе женщина, совсем не походила на бабушку. Варя съездила в гости к Гюнтеру,
который тогда работал в Австрии, в Зальцбурге. И влюбилась в этот игрушечный
город, подаривший миру Моцарта. Ей показалось, что там она найдет для себя что‑то
более важное, чем актерская карьера, которая как‑то сразу не задалась. Не
задалась и ладно. Для женщины куда важнее иметь дом, семью, любящего мужа… И
все‑таки, вернувшись в Москву, она сделала еще одну попытку, пошла на
кастинг к затевавшемуся историческому сериалу. Ее не взяли. Это было последней
каплей. Она уехала. Вышла замуж. Гюнтер настоял, чтобы она усиленно учила язык.
Она оказалась очень способной и через год уже говорила прекрасно. Потом его
перевели на работу в Оберстдорф, там ей нравилось меньше, но муж сказал, что
это ненадолго и вскоре его обещают перевести во Франкфурт. В Оберстдорфе она
устроилась в косметический салон кассиром и подружилась с его хозяйкой Гудрун.
А потом забеременела, но работала еще и на седьмом месяце. Родился Никита.
Увидев его, она ощутила, что ничего ей больше не надо! Она вдруг безумно
полюбила мужа, к которому прежде не испытывала пылких чувств, свой дом и свою
новую жизнь. Иными словами, она была счастлива. Но, как известно, счастье не
бывает долгим. Гюнтер поехал в командировку в Румынию, и там его кто‑то
пырнул ножом. Как выяснилось потом, это был просто наркоман, которому
понадобились деньги на дозу. Но удар оказался смертельным. В двадцать четыре
года Варя осталась вдовой. На похороны приехала мама. И заявила тоном, не
допускающим никаких возражений:
