— Ты вообще чудо. Но ведь если ты так хорошо про это
все понимаешь, значит, и сама испытывала что-то подобное?
— Нет. Но я ведь до сих пор никого еще по-настоящему не
любила.
Он взглянул на меня с недоверием:
— И теперь не нашла ничего умнее…
— Я ничего не говорила.
День за окном автобуса был жаркий, но облачный, серый.
Автобус остановился по просьбе наших курильщиков. Я тоже решила выйти
размяться. И когда подошла к дверям, Андрей подал мне руку и улыбнулся. И меня
вдруг охватило ощущение счастья. Видимо, этот пресловутый гормон счастья
содержался не только в солнечных лучах, помидорах и арбузах, но и в его улыбке.
Он задержал мою руку в своей на долю секунды дольше чем следовало, но мне это
сказало о многом. Ну не может он быть импотентом! Или может? Конечно, можно это
проверить, так сказать, эмпирическим путем, но я боялась. Боялась причинить ему
боль, отпугнуть, я вообще боялась физически соприкасаться с ним, потому что
меня било током. Интересно, так бывает, если мужчина импотент? С кем бы
поговорить на эту тему, посоветоваться? В Москве моя коллега Светка чрезвычайно
подкована в этих вопросах, с ней можно будет чисто теоретически обсудить эту
тему, посоветоваться. Но до тех пор… Я тут сойду с ума. А может, Лариска
наврала именно для того, чтобы я держалась от него подальше? Хотя зачем ей? Она
же вот действительно изменяет ему на каждом шагу, даже не стесняясь. Должна же
быть какая-то причина? И самая очевидная причина — причинное место. Я
засмеялась про себя. Недурной, кажется, каламбур получился. Но тут мне стало
так стыдно, так грустно и так больно за Андрея… Господи, за что мне все это? Я
жила себе тихо, мирно, собиралась замуж… И вдруг это все навалилось — гастроли,
любовь к импотенту и.., гормон счастья.
— Броня, — окликнула меня Лариса, — на
минутку.
Она взяла меня за руку и отвела в сторону.
— Бронь, я ж тебя предупреждала. Зачем ты это делаешь?
— Что я делаю?
— Зачем ты его дразнишь? У него все равно ничего не
получится, и тогда он может сорвать гастроли. После неудач он становится как
ненормальный.
— Ты сама-то нормальная? — разозлилась я. — О
чем ты говоришь? Мы с Андреем просто симпатизируем друг другу, и ничего больше.
А если ты так заботишься о его душевном здоровье, то сама веди себя
поприличней, только и всего.
— Ну как хочешь, я тебе добра желаю.
— Спасибо.
В этот момент вдруг раздался громкий детский рев. Это плакал
Бенчик. Я побежала к нему. Он стоял, прижавшись к ноге Гордиенко, и отчаянно
рыдал.
— Бенчик, что случилось, маленький?
— Бронечка, он спросил, где его бабушка Рахиль. Я
сказал, что бабушка заболела, а он как заревет. Хотел взять его на руки — не
желает.
Примчался Венька и попытался отодрать сына от ноги
знаменитого артиста, что удалось лишь с большим трудом.
— Буська, что это с ним? — Венька взял его на
руки, стал гладить, успокаивать. Вид у мальчишки был совершенно несчастный, и
сердце обливалось кровью от этого детского горя.
— Он устал, ему хочется домой, к своим. Тут ведь все
чужие… Сука это твоя Сонька, гадина!
Меня душило возмущение. Ну как можно так издеваться над
собственным сыном? А куда она девала бы его, если бы не объявился Венька? Мое
материнское сердце не могло с этим смириться. Но мало-помалу Бенчик стал
успокаиваться. Все женщины, включая Ларису, ворковали с ним, и он вдруг
улыбнулся, потерся лицом о Венькино плечо, чтобы стереть слезы. А потом вдруг
заявил:
— Хочу мороженого!
— Где мы тебе возьмем тут мороженое посреди дороги? Вот
приедем на место, обещаю, получишь! — сказал Венька, достал из кармана
платок и утер Венчику лицо. — Устроил тут концерт, понимаешь! Это, брат,
не по-мужски. Ты ж мужчина все-таки!
— А бабушка говорит, что я счастье и сокровище.
— Ну это само собой, но в первую очередь ты мужчина.
— А что лучше — быть мужчиной или сокровищем?
— Да, вопрос интересный, но я тебе скажу: лучше всего
быть таким мужчиной, чтобы тебя считали сокровищем! — сказала Лариса.
Меня затошнило.
— Ларка, заткнись, — посоветовал ей Венька. —
Твои пошлые шуточки тут не к месту.
А я вдруг ощутила такую тоску по Польке, по Москве, мне так
вдруг надоело изображать из себя артистку! Ну не мое это дело, не мое! Мне даже
на мгновение захотелось замуж за Женьку, по крайней мере, я могла себе
представить, что это будет за жизнь. Да, может, не самая веселая, но кто
сказал, что надо непременно веселиться? А Польке наверняка будет хорошо. Женя
купит ей собаку, чудного большого Лабрадора, который веселым лаем будет
встречать меня с работы… С моей работы, где я чувствую себя на своем месте. И я
уж точно знаю, что Женя не импотент. А гормон счастья? Что ж, буду добывать его
из арбузов, из помидоров… Буду ездить отдыхать к теплому морю… Я готова была
заявить во всеуслышание: не хочу, не желаю! Хочу домой!
Но я ведь не Бенчик, я дала слово, ввязалась в это дело — и
надо уж довести его до конца. Но потом все! И отдыхать в Натании я не останусь,
ну его к богу, этот отдых. Да разве можно отдыхать, думая только о том,
импотент Андрей Дружинин или нет? И ловить его улыбку, таять от его голоса…
Зачем он мне? У него есть Лариса, и пусть они сами разбираются. Нет у меня
уверенности, что он не хочет просто что-то ей доказать, демонстративно ухаживая
за мной. Милые бранятся — только тешатся, а мне что, вешаться? Вот, почти
строчка из песни получилась… Размерчик, правда, подгулял, но сейчас такие песни
пишут и поют, что только диву даешься. Но если я уеду раньше на целую неделю,
то в Москве придется приналечь на помидоры. Ни солнца, ни арбузов, ни Андрея Дружинина.
Мне будет его не хватать, этого пресловутого гормона… Есть же люди, которым
необходим адреналин… А этот как там называется? Что-то скучное, противное…
— Вовик, как называется этот твой гормон
счастья? — обратилась я к Златопольскому.
— Серотонин, — с готовностью ответил он.
— Какое противное название, в серых тонах…
— По-моему, тоже. — обрадовался он. — Знаешь,
я прочитал совсем ненаучную статью про этот «гормон счастья», и мне так
понравилось… Я в плохую погоду хуже себя чувствую, меня охватывает тоска… Я
солнцепоклонник! А между прочим, когда я посмотрел в энциклопедическом словаре
слово «серотонин», там насчет гормона счастья ничего не было. Сказано многое, и
в частности, что серотонин может вызывать спазмы поврежденных сосудов.
— Гадость какая.
— Ну поскольку я не врач и не биолог, то до серотонина
мне нет дела. Я знаю только гормон счастья!
— Вовик, я тебя обожаю!
— Бронечка! — растрогался он.
* * *
Гастроли наши продолжались вполне успешно, а у меня появился
объект ненависти. Но отнюдь не Лариса. Нет, я ненавидела Соню! С каждым часом
Венька все больше привязывался к сыну, и Бенчик тоже почуял в нем отца. Если
поначалу он готов был быть с кем угодно, то теперь ему годился только Венька.
Ну иногда Татьяне Ильиничне удавалось снискать его расположение. А всех
остальных он, похоже, только терпел. Прошло уже не четыре, а пять дней. О Соне
не было ни слуху ни духу. Через два дня кончались наши гастроли. Вечером я
спросила у Веньки, что он думает делать?
