Хавис — еще та дыра, и развлечений никаких. Да и к женщинам местные мужчины относятся слишком уж по-собственнически. Особенно к тем, кто молоды, симпатичны и не замужем. В общем — деревня. Единственное, что мне тут нравится, так это то, что у них взять чужую вещь — страшный грех. Это даже удивительно — не так уж и далеко от Хависа начинаются степи говолов, а те своей вороватостью славятся на все герцогство. В Джессоре совсем другая картина, там, если не хочешь остаться без кошелька, постоянно держи на нем руку, а еще лучше оставь дома.
Единственно, в чем похожи два этих города (при условии, что Хавис можно им назвать), так это то, что близость степей сказывается на лицах их жителей. Говолок берут в жены охотно, они славятся своим трепетным отношением к мужьям, считая их чуть ли не полубогами, и плохих хозяек среди них отыскать очень трудно. Разве что верно то, о чем не так давно упомянул Гвен: среди говолок мало таких, кто мог бы похвастать своей полногрудостью. Но это ли главное, они же своих детей как-то выкармливают? В общем, вахту у корабля мы выставлять даже не стали.
Прогуляться и развеяться в город я отпустил всех желающих. Удивительно, но даже наш повар, Пустынный лев Амбруаз Эмметт, захотел оказаться в их числе. Как выяснилось позже, причина заключалась не в том, что всю свою жизнь он мечтал прогуляться по улицам Хависа. Амбруаз просто решил приобрести какие-то особые корешки, которые, если их хорошенько растолочь, придают любому, даже самому незамысловатому блюду неповторимый вкус и аромат. Ушел вместе со всеми и Энди Ансельм, имевший на редкость загадочный и печальный вид. Правда, перед тем мой приятель дал твердое слово не напиваться. Ну и Лия отправилась на встречу со своими родственниками, обещая, что ноги ее на «Небесном страннике» больше не будет. И чем он ей так не понравился?..
Вечером Энди вместе со всеми не вернулся. Не пришел он и к утру. Род на всякий случай посмотрел в подшкиперской, причем двери на этот раз он открывал очень осторожно. Напрасно, помещение оказалось пустым. Я уже хотел сразу после обеда отправить людей на поиски Ансельма, когда он заявился сам. И — как нельзя вовремя: все мы находились за столом, накрытом прямо на палубе «Небесного странника», и выглядел он стараниями Амбруаза весьма празднично.
Праздновать как будто бы особенно было нечего, но погода стояла прекрасная, прогуляться по Хавису никто желания больше не изъявил, неотложных дел не имелось никаких, и я решил осуществить мелькнувшую однажды мысль об общем обеде на открытом воздухе. Все-таки редко у нас случается возможность собраться за столом всем вместе. В полете такой возможности нет — у всех вахты, а на земле, как правило, многие находят всякие причины, чтобы как можно меньше времени находиться на борту.
Основным блюдом стала пара молочных поросят, приготовленных Амбруазом по особому рецепту с применением новой приправы, приобретенной им вчера в Хависе. Рецепт великолепный, только сама приправа, по моему мнению, ничего к вкусу свинины не добавила, она и без того была хороша. Но я вместе со всеми нахваливал разрумянившегося от похвал Амбруаза и даже произнес тост за непревзойденное кулинарное искусство нашего повара.
Николь к столу принарядилась так, что выглядела ничуть ни хуже, чем при нашей с ней прогулке по Чеджуру. Я пожалел только об одном: за столом она соседствовала не со мной, а с Аделардом: ему грозил очередной приступ головной боли в связи с явным намерением погоды к перемене.
Обед проходил великолепно, и даже Рианель позволил себе отпустить шутку, вызвавшую на фоне его невозмутимого лица взрыв хохота. В самый разгар веселья Энди и объявился. И вид он имел весьма печальный.
За столом ему сразу же нашли место, до краев наполнили его блюдо разными вкусностями, положив сверху большой кусок гордости нашего стола — запеченного по всем правилам поварского искусства поросенка, а также вручили большую кружку с вином. Казалось бы — живи и радуйся, веселись вместе со всеми. Тем более Рианель обещал исполнить одну из баллад, на что его редко удавалось уговорить. Голос у него замечательный, а уж под аккомпанемент цитры так вообще заслушаешься.
Эх, будь у меня хоть небольшие способности к пению, я бы обязательно уговорил его научить меня на ней играть! Девушкам безумно нравится, когда для них поют всякие песенки о любви. Но в мире не бывает совершенства, и потому, когда мне хочется что-нибудь спеть, я обязательно делаю это себе под нос.
Энди поднял кружку, качнул ее, глядя на то, как плещется вино, отхлебнул немного и поставил ее на стол. Затем ткнул пальцем в румяную поджаристую корочку поросенка и заявил:
— Капитан, я остаюсь в Хависе.
Причем заявил таким тоном, что сразу становилось ясно — свое решение он уже не изменит.
Если Ансельм добивался того, чтобы за столом установилась гробовая тишина, у него получилось превосходно. Даже Гвен, открывший рот, чтобы произнести что-либо едкое, взглянул на по-прежнему печальное лицо Энди и закрыл его снова. Почему-то все посмотрели на меня. А что я? Я сам не меньше всех других ошарашен его словами. И все же я спросил:
— Энди, а какова причина? Что-нибудь случилось?
— Да, капитан, случилось. Случилось то, что мы с Лией жить не можем друг без друга, и она согласна стать моей женой. Правда, для этого я должен остаться с ней в Хависе, она так хочет. Но это мой выбор, капитан.
«Что-то быстро ты его сделал, — подумалось мне. — Ведь только вчера, насколько я знаю, у тебя и мысли не возникало покинуть корабль. Ну что ж, как бы там ни было, это твое право».
Вслух же я спросил:
— Энди, мы можем тебе чем-нибудь помочь?
— Мне не ничего нужно, капитан. У нас с Лией будет где жить, и даже работа мне уже нашлась. Я пришел взять расчет, забрать свои вещи и попрощаться со всеми вами.
Вообще-то лишних людей у нас на борту нет, и теперь на место Энди срочно придется искать другого человека. А где в Хависе найдешь если уж и не равноценную замену, так хотя бы такого, чтобы имел представление, чем отличается кубрик от клотика? Но любовь — это святое. Вон, как Николь на Ансельма смотрит, у нее даже глаза увлажнились — человек нашел свое счастье!
— Конечно-конечно, Энди, — заверил его я. — Как я могу тебя удерживать? И расчет ты получишь полностью, я тебе даже премию выплачу.
На самом деле давать Энди денег больше положенного мне ужасно не хотелось. За что, спрашивается? За то, что он меня подвел? За то, что он всех нас подвел? Я бы непременно сказал ему все, что о нем думаю после его заявления, если бы не Николь, украдкой смахнувшая слезинку.
Неожиданно высказался Родриг. Вот уж никогда бы не подумал, что он такое скажет, да еще и голос у него при этом слегка дрогнет:
— Энди, да мы все тебе поможем, ведь верно? — после чего Род обвел взглядом всех сидевших за столом.
И все зашумели в одобрение его словам. Дальше мы поднимали тосты за Энди и его избранницу, желали им счастливой семейной жизни, просили нас не забывать и настаивали на том, чтобы один из его будущих сыновей обязательно стал небесным парителем. Энди кивал, благодарил за деньги и подарки (а ему их насовали полные руки), обещал, что никогда нас не забудет, и грозился, что своих детей будет называть только нашими именами. В итоге глаза блестели не только у одной Николь, а Гвен напоследок заявил, что прощает Энди долг в два золотых нобля, что, наверное, тоже было подарком.
