«Как интересно, – подумала Лола, усаживаясь на стул с
большой осторожностью, – если бы я родилась лет на двадцать раньше, то я
бы конечно тоже стала актрисой. Это – мое призвание, это – навсегда, что бы там
Ленька не говорил. И тогда вполне возможно я бы играла в какой-нибудь
производственной пьесе председателя профкома. Где-то я такое видела – она
должна сидеть за письменным столом, а над ней – красное знамя победителя
социалистического соревнования, а он – вообще-то хороший, но политически
неподкованный, и за три действия пьесы она его перевоспитывает, и в конце они
целуются под знаменем. Или наоборот – он председатель профкома, а она –
легкомысленная сотрудница. Он в нее влюбился и поднял до себя, в конце она
становится профсоюзной активисткой, и опять-таки они целуются под знаменем. И
название пьесы к примеру „Профсоюзная любовь“… Ужас какой…»
Тут Лолины мечтания были прерваны странной процессией. В
конце коридора появился немолодой, но достаточно крепкий мужчина, который нес
подмышкой большой портрет в траурной раме. Следом выступали две грудастые
тетки, похожие как родные сестры, только одна – крашеная блондинка, а вторая –
крашеная рыжая. На блондинке был синий костюм, на рыжей – конечно же, зеленый.
Блондинка несла пучок черных траурных лент, а рыжая – горшок с буйно полыхавшей
геранью. Проходя мимо, мужчина уставился на Лолу. Хоть костюмчик кирпичного
цвета и был скромен, но юбка достаточно коротка, а когда Лола села и, забывшись
положила ногу на ногу, взору мужчины предстали очень соблазнительные ножки.
Дядечка был хоть и немолод, но вполне еще крепок. Он
плотоядно поглядел на Лолу и спросил медовым голосом:
– Вы, девушка, ко мне?
Лола не ответила, потому что уставилась на портрет. С него
смотрело на Лолу очень знакомое лицо – узколобое, с нависшими надбровными
дугами, с волевым ртом. Несомненно, именно этого человека видела Лола на
кассете, которую они с Леней увели у двух сотрудников НПО «Мезон». Это его
тащил на себе другой человек. Только здесь, на портрете, лицо было более
гладким и молодым, волосы опять же, не такие редкие. Все понятно, подумала
Лола, взяли фотографию поприличнее.
– Так вы ко мне? – настаивал дядечка, судя по
всему председатель профкома.
– Нет, – очнулась Лола, – я в отдел кадров…
Дядечка поглядел на Лолу с разочарованием, а тетки – со злобой, Лоле показалось
даже, что сейчас одна из них запустит горшком с геранью, но та просто с силой
захлопнула дверь.
Лола на всякий случай переместилась подальше. Следовало
срочно выяснить, кто такой мужчина на портрете. И отчего он умер.
Тут появилась в коридоре бабуся в синем сатиновом халате и в
тапочках на резиновом ходу. Бабуся несла ведро с водой и устроилась рядом с
Лолой отдохнуть.
– Сидишь? – спросила она, – ждешь кого?
– Да так… – неопределенно ответила Лола.
– Ежели Марианну из отдела кадров, так она еще долго не
придет, – не унималась бабка, – она всегда сначала обедает, потом
курит полчаса, потом в расчетном отделе с бабами треплется. Так что зря не жди.
А еще тебе скажу, что если на работу решила к нам устраиваться, так лучше
выбрось эту мысль из головы.
– Это почему же? – Лола решила притворяться
дурочкой.
– А вот так. Платят у нас мало, а теперь скоро все и
вовсе развалится, так что институт закроют, а вас всех сократят.
– А вас? – улыбнулась Лола.
– Меня нельзя, я на пенсии, – отмахнулась
бабка, – а тебе точно скажу – не ходи к нам, потому что старый директор
помер, и тут теперь такое начнется.
– Это директор был? – Лола кивнула на дверь
профкома.
Он, сердечный, он скоропостижно скончался, –
подтвердила бабуся, и голос ее дрогнул. – Двадцать лет директорствовал, и
помер у себя в кабинете, прямо за столом…
– В кабинете, говорите, – Лола начала кое-что
соображать, – за столом? А когда это было?
– Аккурат пять дней назад, двадцать третьего
числа, – сказала бабка, посчитав что-то на пальцах. – Оставался как
всегда на работе поздно, Валентина Васильевна, секретарь, уже ушла. Где-то
ночью уже, к двенадцати ближе, охранник спохватился, что директор из кабинета
не выходит. Позвонил, никто не отвечает. Тогда пошли туда, а он на полу лежит,
окоченел уже. Вот как бывает. Был Алексей Иваныч – и нету!
– А вы говорили – за столом, – протянула Лола.
– Ну, это я так выразилась, – ответила бабуся,
вздохнув, – он видно плохо себя почувствовал, хотел позвать кого-нибудь,
да и упал на пол.
Настал черед Лолы заниматься подсчетами. Сегодня у нас
двадцать седьмое сентября. Они с Леней проводили операцию в поезде в ночь на
двадцать шестое. Двадцать шестого же с утра исчез кот, и начались все
неприятности с заказчиком. На кассете видно, как директора тащат по коридору
либо при смерти, либо уже мертвого. И было это двадцать третьего числа. Кто-то
записал это событие на кассету и хотел переслать кассету в Москву. Очевидно,
оказия представилась только двадцать шестого числа.
– Эй, ты чего молчишь? – теребила Лолу
бабка. – Заснула что ли?
– Да нет, вот думаю, что вы наверное правы, –
протянула Лола и поднялась с места, – пойду-ка я отсюда.
– И то верно! – напутствовала бабуся и взялась за
ведро.
Лола подошла к лестнице и, оглядевшись по сторонам, быстро
поднялась на второй этаж. Бабка права, Лоле совершенно незачем ждать
неизвестную Марианну из отдела кадров, ей нужно выяснить Другое.
На втором этаже было гораздо приличнее, стены недавно
покрашены, двери все новые, на полу – аккуратная ковровая дорожка, на чисто
вымытых подоконниках – цветы. Лола сразу поняла, что где-то близко расположены
кабинеты начальства.
Коридор заканчивался внушительной бронированной дверью с
кодовым замком. Над дверью висела телекамера. Сбоку отходил еще один коридор,
поуже, но ковровая дорожка на полу здесь была поновее. Лола повернулась, чтобы
пройти по этому коридору, и тут вдруг поняла, что место ей знакомо. Именно с
этого ракурса был снят этот самый коридор на злополучной видеокассете. То есть
можно предположить, что запись была сделана вон той телекамерой, что висит над
бронированной дверью.
Лола поскорее отвернулась, чтобы камера не зафиксировала ее
лицо. Этот коридор заканчивался нарядной дверью, на которой было написано
«Приемная директора». За дверью стоял крик.
Лола осторожно приоткрыла дверь и поглядела в щелочку.
Молодой толстомордый мужик орал, брызгая слюной на скромного вида женщину,
сидевшую за столом. Женщина что-то искала в ящиках стола, бумаги разлетались,
мужик наезжал на нее как танк. В другой стороне в мягком кресле развалился с
хозяйским видом совсем молодой парень – по виду типичный браток. Еще чуть в
стороне стояла длинноногая блондинка с голубыми глазами, похожими на пуговицы.
Она наблюдала за скандалом с отрешенным видом.
