— Денис.
— Вот что, парни. Я рад, что мы договорились. Ты знаешь, Кэп, мне всегда нравились русские. В знак примирения я приглашаю вас на маленькую вечеринку на пляже. Что скажете?
Видно было, что Кэпу сейчас не до вечеринок, но он не хуже меня понимал, что огорчать нашего вспыльчивого хозяина опасно. Поэтому он выдавил из себя жалкое подобие улыбки и ответил:
— С удовольствием принимаем ваше приглашение.
— Тогда пошли. — Наркобарон подошел прямо к стеклянной стене, что-то нажал, и прозрачная панель ушла вбок. В гостиную ворвался свежий морской бриз. — Вечеринка в самом разгаре. Пока я тут тратил на вас свое время, там пьют мое виски и тискают моих женщин.
И он энергично зашагал туда, где среди темных силуэтов пальм переливались огни и играла музыка. Мы с Кэпом, переглянувшись, последовали за ним.
Глава пятнадцатая
Амаранта
Пляж начинался за рядом раскидистых пальм, чьи широкие, как лопасти, листья казались выкованными из черного металла. Между пальмами были развешаны гирлянды разноцветных лампочек, сразу напомнившие мне Новый год и елку. На берегу стояли большие жаровни, под которыми таинственно мерцали алые угли. От них шел аппетитный аромат. Почти у самой воды были расставлены длинные столы с батареями разнокалиберных бутылок. Там горели заключенные в стеклянные колбы свечи; бармены в белых костюмах жонглировали шейкерами. Гости дона Эстебана с бокалами и тарелками в руках гуляли по пляжу: столиков, за которые можно было бы присесть, я не заметил.
— Что ж, друзья мои, — обратился к нам наркобарон, — угощайтесь, пейте и веселитесь! Сегодня день рождения моей обожаемой матушки, и вы нанесете мне серьезную обиду, если не станете радоваться вместе со мной.
С доном Эстебаном произошла удивительная перемена. Еще десять минут назад он готов был отправить нас с Кэпом на тот свет, орал и ругался, а теперь, как по мановению волшебной палочки, превратился в радушного хозяина. Не знаю, как Дементьева, а меня это почему-то насторожило.
— Мы желаем крепкого здоровья и долгих лет жизни вашей уважаемой матушке, — проявил любезность Кэп.
Дон Эстебан махнул рукой.
— Старушка умерла два года назад. Не важно. Как любящий сын, я все равно каждый год отмечаю ее день рождения.
Он подтолкнул нас к столам с напитками.
— Давайте, парни, оторвитесь по полной. Не забывайте, вы сегодня избежали гораздо более неприятной участи! Увидимся позже!
Развернулся и энергично зашагал к причалу, у которого сверкала огнями пришвартованная яхта длиной с московскую пятиэтажку. Оттуда доносилась громкая музыка, хлопали то ли петарды, то ли бутылки с шампанским.
— Что желают сеньоры? — спросил кучерявый, с плутоватым лицом, бармен. — Виски, ром, джин? Может быть, коктейль?
— Водки, — глухо проговорил Кэп. — Рашен водка, понимаешь?
— Разумеется, — улыбнулся бармен. — Дос?
— Будешь водку, Каронин?
Я машинально кивнул. Внутри у меня словно разжалась скрученная в тугую спираль пружина. Только теперь я по-настоящему осознал, насколько близка и реальна была смерть.
Бармен протянул нам два бокала, доверху набитые льдом. Водки там было совсем немного.
— Дрянь какая, — сказал Кэп, одним махом выцедив свою порцию. — А ну-ка, повтори, и давай без льда.
Я вдруг почувствовал жуткий голод. Возможно, это была реакция на миновавшую опасность.
— Есть не хотите, Кэп? — спросил я.
— Нет. — Дементьев допил второй бокал и протянул его бармену. — Давай еще. А ты сходи, съешь чего-нибудь, конечно. И вот еще что, Каронин… — Он помедлил, словно с трудом подбирая слова. — Спасибо тебе.
Мне стало неловко.
— Ага, — сказал я. — Ладно. Ну, я пойду. — И, оставив Кэпа в приятной компании кучерявого бармена, направился к ближайшей жаровне.
Там я разжился здоровенным куском мяса, истекавшим розовым соком, горой картофеля фри и десятком разнообразных соусов. Куда деваться со всем этим добром, я не знал — не на песок же было садиться. В конце концов я решил посмотреть, нет ли каких-нибудь сидячих мест на палубе яхты. Оказалось, что их нет и там — на корме стоял большой белый рояль и играл оркестр, а сама палуба была приспособлена для танцев. Я пристроил свою тарелку на швартовочную тумбу и взялся за стейк, время от времени поглядывая на танцоров.
На палубе под зажигательную мелодию отплясывали несколько пар. Я почти ничего не понимаю в танцах, но это, кажется, была сальса. Одним из танцоров был сам дон Эстебан — пиджак он сбросил, оставшись в белоснежной сорочке, черными лезвиями блестели лакированные туфли. Он танцевал с высокой, ослепительно красивой мулаткой в серебристом платье с глубоким декольте на спине. Сам дон Эстебан доставал ей едва ли до подбородка, но это его совершенно не останавливало. Он вертел мулатку, как манекен, едва ли не ронял ее на землю, подхватывал в нескольких сантиметрах от пола и снова подбрасывал вверх. Танцором он был великолепным; кроме того, в каждом его движении чувствовалась какая-то мощная, звериная страсть, которая, словно магнитное поле, притягивала к нему партнершу.
Оркестр взял еще более быстрый темп. Дон Эстебан кружил свою партнершу на вытянутых руках, отбивая такт подкованными каблуками своих узких туфель. Другие танцоры расступились, уступая им место.
А потом мулатка вдруг прыгнула на него.
Она обхватила дона Эстебана руками за шею, сжала коленями его талию и повисла на нем, как это делают балерины или фигуристки со своими партнерами. Некоторую пикантность этой сцене придавало то обстоятельство, что дон Эстебан был на голову ниже ее и, по-моему, весил меньше. Я был уверен, что безумная мулатка свалит его на пол, и он действительно покачнулся, но устоял. Более того, он даже не перестал танцевать. Зрители восторженно захлопали. А мулатка под их аплодисменты грациозно выгнула шею и запрокинула голову назад так, что ее длинные волосы коснулись пола.
— Сволочь, — негромко произнес кто-то рядом со мной. Я оглянулся. В двух шагах от меня стояла девушка — невысокая, черноволосая, со смуглой, блестевшей в свете прожекторов кожей. Зеленые глаза ее были широко открыты, а зрачки, наоборот, сужены от злости. — Дочь портовой шлюхи. Кобыла…
Тут она заметила, что я смотрю прямо на нее, и смутилась. Но лишь на мгновение.
— А вы что скажете? — спросила она с вызовом. — Вам тоже нравится эта уродина?
— Поосторожнее, сеньорита, — улыбнулся я. — Эта девица нравится хозяину дома, а он человек опасный.
— Да что вы говорите? И что, по-вашему, мне тоже следует его опасаться?
Есть девушки, которых злость или гнев только красят. Моя собеседница относилась именно к такому типу. Лицо ее, и без того смуглое, приобрело какой-то совсем особый оттенок темной бронзы. Зеленые глаза потемнели и стали похожи на два кусочка нефрита.
