Пес рванулся с такой силой, что его не удержала бы чемпионка по вольной борьбе. Томка успела только громко охнуть, заработав сильный удар в солнечное сплетение. Она судорожно вдохнула и тут же закашлялась. Казалось, она проглотила целую пригоршню сухой пыли. В то же мгновение дверца шкафа распахнулась, и Снуппи вырвался на свободу, рыча как взбесившаяся циркулярная пила.
Сила рывка была такова, что Снуппи промчался через всю комнату и врезался в дальнюю стену. Грозное рычание сменилось обиженным повизгиванием — такой подлости от гравитации пес не ожидал. Но Томка на него уже не смотрела.
Перед девушкой, точно гора, возвышалась графиня М. К Томке она не повернулась, даже не вздрогнула от шума. Уставившись на свое отражение, графиня раскачивалась, подобно маятнику гигантского метронома. Подвенечное платье Мертвой Невесты колыхалось волнами, словно с горы одна за другой сходили снежные лавины.
Рядом, держа женщину за рукав, топтался жуткий карлик, доктор Коппелиус. На фоне великанши-графини он выглядел даже меньше, чем был на самом деле. Ростом он едва доставал ей до пояса, считая вместе с высоким цилиндром. Прямо ожившая картинка с афиши старинного фрик-шоу: карлики и великаны, добро пожаловать в «Театр Кошмаров».
Карлик мотнул головой. Лишь на мгновение взгляд его задержался на Томке, но этого оказалось достаточно, чтобы девушка почувствовала себя как гусеница под тяжелым башмаком. Томка сразу поняла, что ее присутствие здесь неуместно. Каким образом ему удалось это выразить, осталось загадкой — маска не передавала эмоций, а за черными глазницами глаз не видно.
Неприятно, когда тебя застают в чужом шкафу. Положение двусмысленное и требует хотя бы минимальных объяснений.
— Простите… — проблеяла Томка. — Я просто… Случайно…
Она запнулась. Пусть девушка была напугана до смерти, но в голове зазвучал гневный голос. «Эй! — сказал он. — Возьми себя в руки, Тамара Кошкина! Ведешь себя как какая-то квашня!».
Это слово — «квашня» — всплывшее из глубин памяти, подействовало как пощечина. О том, что такое «квашня», Томка имела смутные представления, но ей хватило одного звучания. Никому непозволительно называть ее такими словами. Особенно ей самой. А после того, как внутренний голос добавил слово «размазня», Томка разозлилась.
Когда она снова посмотрела на карлика, глаза ее метали молнии. Перед кем она оправдывается? Перед графиней? Так та ее не слушает! А объясняться с доктором Коппелиусом Томка не собиралась. Пусть сначала сам объяснит, что здесь происходит.
Насколько это было возможно в ее положении, Томка выпрямилась:
— А что, собственно…
Доктор метнул в ее сторону быстрый взгляд, но Томка была к этому готова. Резким движением головы откинула со лба прядку волос. Картинный жест пропал втуне — карлик успел отвернуться.
Доктор Коппелиус опустил руку графини и сделал шаг в сторону. И тут же женщина пошатнулась и упала на спину. Должно быть, именно так падает подстреленный слон. Вся комната содрогнулась, подпрыгнули и шкаф со стульями, под потолком закачалась люстра. Лысая кошка вырвалась из рук графини и метнулась на шкаф, шипя, как масло на сковороде. Томка смотрела только на графиню. Фата соскользнула, и девушка увидела ее лицо. Графиня счастливо улыбалась.
— Синьора! — взвизгнула Томка, бросившись к упавшей женщине.
Несколько разделявших их шагов Томка преодолела одним прыжком, будто внутри нее распрямилась пружина. Сама не поняла, как все случилось — только что она сидела в шкафу, и вот уже стоит на коленях перед огромным телом графини и трясет ее за плечи.
— Синьора?! Что с вами, синьора?!
Графиня улыбалась, уставившись на девушку невидящими глазами. Томка отлично разбиралась в типах и классификации улыбок, ей не составило труда разгадать и эту. С одной стороны, улыбка графини была счастливой и радостной, но настоящего счастья и радости в ней не было. Так улыбаются пациенты сумасшедшего дома, если их накачать препаратами.
— Синьора! Вы…
Томка тряхнула графиню что было силы. С места не сдвинула — для этого требовалась лебедка — но голова графини слегка дернулась.
— Ыа… — прогудела женщина.
Томка отпрянула. Подняв взгляд, девушка посмотрела на доктора Коппелиуса.
За время этой кошмарной сцены карлик даже не шелохнулся. Стоял, опираясь на трость, и глядел на девушку. Нелепая черная пелерина колыхалась, смятый гармошкой цилиндр съехал на бок. Томка уставилась на диковинный набалдашник трости в виде птичьей фигурки из серебристого металла. Фигурки Голубя…
Перед мысленным взором появились две карты Таро из гадания Лауры: «Черт» и «Голубь», каким-то образом связанные между собой. И теперь Томка видела, каким именно. Пусть Лаура оказалась подлой мошенницей, подбрасывающей собак и похищающей чемоданы, но ее предсказания сбывались с пугающей точностью.
— Что… — Томка задохнулась от ужаса. — Что вы с ней сделали?
Карлик молча указал на зеркало на стене. Томка повернула голову.
Сначала она даже не поняла, что не так. Зеркало как зеркало, пусть и с диковинной амальгамой, отражающей все в лучшем свете…
Осознание приходило медленно, со скоростью черепахи в болоте. Томка таращилась на зеркало и с каждой секундой глаза ее становились круглее, пока девушка окончательно не уподобилась какому-то ночному зверю вроде лемура.
Сталкиваясь со сверхъестественным, мозг первым делом пытается найти рациональное объяснение. Но бывают случаи, когда оно не находится, хоть ты тресни. Раз за разом мозг тщетно пытается объяснить происходящее, но, в конце концов, сдается. И тогда приходит черед паники. А паника такой зверь, справиться с которым не могли и самые сильные люди.
Томка взвизгнула, словно ее окатили из холодного душа.
— Там, там…
Девушка вытянула руку и застыла в этой позе. Видимо, это позабавило доктора Коппелиуса; карлик коротко скрипнул — с огромной натяжкой данный скрип мог сойти за усмешку.
То, что отражалось в зеркале, никак не соответствовало тому, что происходило в комнате. Томка не увидела своего отражения, как не увидела и карлика или Снуппи. А графиня с той стороны зеркального стекла не лежала на полу, точно огромный куль с мукой. Вместо этого она твердо стояла на ногах, и на лице ее не осталось и тени идиотской улыбки… Будто зеркало сработало как фотоаппарат, и запечатлело комнату, какой та была несколько минут назад.
За тем исключением, что фотография обязана быть статичной, чего нельзя сказать про отражение.
Графиня — из — зеркала подняла руки и ощупала свое лицо. Принялась мять его пальцами-сардельками, как скульптор мнет глиняную заготовку; сжимала щеки и растягивала губы. Словно пыталась вылепить на своей физиономии выражение безграничного ужаса, но вместо этого у нее получалось растерянное удивление и почти детская обида.
Сейчас графиня как никогда походила на Мертвую Невесту. Нарисованные шрамы выглядели как настоящие и, похоже, настоящими и стали; мертвенная синева кожи объяснялась вовсе не гримом, а в спутанных волосах закопошились мохноногие создания вроде пауков. Темные круги под глазами были именно темными кругами под глазами, а не косметическими тенями. Подвенечное платье и то стало похоже на полуистлевший саван, в хлопьях паутины и пятнах плесени.
