– Егор… – прошептал Эксперт, всматриваясь в худое и какое-то жестко-незнакомое лицо. И только глаза… глаза были знакомы до боли! Это были глаза Егора, ближайшего друга детства и сокурсника по мединституту.
– Егор… – снова прошептал Иван.
– Иван… – довольно весело крикнул тот, и шагнув навстречу друг другу, они обнялись, крепко обнялись. Так они и стояли, не в силах разжать объятий, и только когда Иван понял, что на глаза накатывает влага, отошел и, украдкой вытерев глаза, глухим голосом сказал:
– А мы думали, что все… нет тебя.
– А я вот он! – и, крутанувшись на одной ноге, добавил: – Живой и здоровый!
Надо ли упоминать о том, что работа в этот день накрылась – как тогда говорили – медным тазиком? Впрочем, их никто особенно-то и не донимал и не мешал. Сначала тяпнули за встречу, затем Иван Иванович пошел на вскрытие – труп из соседнего района оставлять на завтра никак нельзя было. Оставив второго – того, что упал с крыши, на завтра – благо его никто пока не спрашивал, друзья перебазировались домой к Ивану.
И там они просидели весь день и всю ночь и все время говорили, говорили и говорили. Выпито было совсем немного – всего-то бутылка коньяка, да и то не до конца. Ну и немного шампанского… с чешским пивом. Егор рассказал о своей судьбе, об Афгане, рассказал, и как в плен попал, и о том, как в Пакистане жил, и о том, как на Родину вернулся. А еще под гитару пел странные песни на странном языке. И даже перенастроенная им гитара звучала так странно, что у Ивана комок к горлу подкатывал.
Часа в четыре дня позвонила из отделения медсестра и извиняющимся голосом сказала:
– Иван Иваныч, приехали за Петровым и просят отдать тело. Вам надо бы подойти…
– Отдавайте без меня! – пробурчал Эксперт, раздраженный тем, что отвлекают.
– Так он же… – начала было медсестра, но Иваныч рявкнул:
– Я сказал отдать – значит отдать! Обойдетесь без меня. Я Петрова вскрыл, а уж свидетельство о смерти сами напишите, – и, проговорив диагноз, с ехидцей добавил: – Вы, Галочка знатно мою подпись копируете… Ладно, ладно – разрешаю подписать свидетельство о смерти с тем диагнозом, что я вам сказал.
– Ну Иван Иванович, он же… – снова было пискнула медсестра, но тут подогретое винно-коньячными парами терпение Эксперта лопнуло, и он, наорав на девочку, приказал исполнять и положил трубку…
А на следующее утро, оставив Егора дома, он пошел на работу – ведь надо было вскрыть «летуна» – как они называли на своем жаргоне падение с высоты. Зайдя в отделение, он поздоровался и сказал:
– Так, мне некогда, быстренько собираемся и идем вскрывать…
– Но, Иван Иваныч, мы же его вчера вскрыли.
– Как вскрыли? А кого тогда вчера отдали?
– Мы и отдали того… из соседнего района… по которому машина проехала. Петров его фамилия.
– И этот… «летун» тоже Петров? – спросил Эксперт, внутренне холодея от осознания совершенной ошибки. – Что ж вы мне не растолковали о том, во что я не «въехал»?
– Ну, Иваныч, – прогудел санитар, – ты же приказал его отдать, ты так об этом орал по телефону… И, как мы – вернее, Галочка, – ни пытались тебе объяснить ситуацию, – все бесполезно. Ты стоял на своем – отдать и точка!
– И что? – холодея, спросил Эксперт: – Так без вскрытия и отдали?
– Да, отдали! Как вы и приказали. Я, правда, крови набрал… На наличие этанола. На всякий случай.
Вот это был фокус! За долгие годы работы такого еще не случалось! Иван Иваныч протрезвел мгновенно. Потом, успокоившись, принялся просчитывать варианты. После долгих колебаний – звонить в прокуратуру и каяться, или… Иван Иваныч выбрал «или». Перед написанием акта он досконально изучил повреждения, причем не из головы, а сообразуясь с теми обстоятельствами, что он знал, и тем протоколом осмотра, что он сам же и заполнял, – благо он в нем довольно полно описал как видимые повреждения, так и предполагаемые внутренние. Сначала, встав на место машины, что перекатывалась через тело, затем мысленно проследив, как и в какую сторону ломались кости… Потом все это воплотил в описательной части и в конце дал повреждениям экспертную оценку.
В положенное время сдал экспертизу и постарался скорее этот постыдный факт позабыть…
* * *
Геннадий Валентинович пришел на работу в самом мерзком расположении духа. Будучи аккуратистом по натуре, привыкшим к чистоте и ухоженности своей одежды, в то утро он был зол и раздражен до предела. Его ботинки, всегда начищенные и блестевшие так, что зачастую напоминали маленькие зеркала, были в то утро грязны и мокры, как калоши дворника. На воротничке белоснежной рубашки, словно разлапистые тарантулы, прилепились мокрые кусочки глины. Подсохшие брызги грязной воды отчетливо виднелись на брюках и тонкой куртке.
Увидев шефа в таком виде, женщины отделения заохали-заахали и дружно кинулись помогать доктору, но он, рыкнув нечто невнятное, ушел к себе и, не раздеваясь, снял трубку телефона. Накрутив номер, он стал слушать гудки, нетерпеливо притопывая ногой.
– Ну наконец-то! Инна, соедини меня… Как вышел? А когда… а, уже идет?.. дай ему трубочку! – и через полминутки ожидания ядовито сказал в трубку: – Интересно, где ты шляешься?.. Вот так же и твоих гаишников, когда надо, днем с огнем не сыщешь!.. Что-что? Вот тебе номер «ВАЗа», – и доктор продиктовал цифры, – дай команду своим орлам, чтобы через полчаса водила той машинки был у меня!.. Зачем-зачем? А затем! Он, гадюка, похоже, не знает, где тормоза у машины, всего окатил грязью!.. И нечего ржать! – вспылил Геннадий Валентинович, – …Через сколько? Хорошо, через час – у меня!.. Ага, ага, ножонки по самы уши без наркоза ему обрежу… Чтоб давить на газ было нечем! – рявкнул доктор и нервно брякнул трубкой по аппарату.
Потом он снял всю испорченную одежду и надел чистый, накрахмаленный темно-фиолетовый секционный костюм. Когда он сверху надевал халат, санитарочка принесла кофе. Немного подумав, Валентиныч подошел к сейфу и достал початую бутылку коньяка. Отхлебнув из кружки солидный глоток кофе, долил в него приличную порцию коньяка. Потом сел в свое кресло и, пробурчав что-то одобрительное, принялся смаковать горячительный – во всех смыслах! – напиток. Смаковал, правда, недолго! Как всегда неожиданный, а посему противный звонок телефона прервал его успокоившиеся было мысли. Взяв трубку, он услышал голос Прокурора:
– Доктор, сейчас к вам заедет Следователь Фадеев. Вы с ним поедете на проведение эксгумации. – И в трубке раздались короткие гудки.
Швырнул трубку – бедный телефон! Второй раз за утро ему достается, – мельком подумал Эксперт и, коротко ругнувшись, плеснул остаток содержимого кружки в рот. Потянулся было к трубке, но тут после короткого стука в кабинет зашел улыбающийся Следователь прокуратуры Фадеев. И, только увидев Следователя, Геннадий Валентинович осознал произнесенное Прокурором страшное Злое Заклятие – Эксгумация, Exhumatio, Ex Humatio – кому как нравится. Вернее сказать, что ни это слово, ни его смысл никому из экспертов не нравится. Категорически не нравится. Причем здесь не идет речь о второстепенных деталях эстетического, вернее неэстетического, характера. Запахи и внешности того, что извлекают из (Ех) земли (Humus), не играют никакой роли. Любому эксперту эксгумация трупа неприятна по профессиональным мотивам. Она означает ошибку, в лучшем случае, недочет в работе эксперта, а то и прямую халатность, которую и в земле не спрячешь.
