– И верно, что не доверяет. Я тоже боярам не доверяю. Даже тем, кто к отцу ближе всех был. Слишком они Готфрида любят и боятся. Как битые собаки хозяина… И забыли, что хозяин им я, а мне Готфрид не хозяин! Надоест терпеть, таких бояр побью, а владения простым воям раздам!
Князь рассердился, нахмурил лоб, отчего сразу стал похож лицом на большого гривастого кота, недовольного поведением котят, и зашагал перед сотником широким шагом, больше пригодным для чистого поля, чем для гуляния по горницам. Мысль о том, чтобы прогнать некоторых из бояр и отобрать у них имения, была подсказана Годославу еще год назад волхвом Ставром. Тогда она показалась просто ругательством, пустой угрозой. Сейчас князь уже сожалел, что вовремя не послушался дельного совета.
– Еще что-то? – спросил сотника, когда остановился.
– Полкан думает ночью перебросить свентанское конное подкрепление и стрельцов поближе к нам. Там лес хороший, есть где от чужого догляда и людей, и коней спрятать.
– А доглядчики данские не заметят?
– В том и дело-то… Полкан позволения просит… Для всех объявят, что подкрепление прямо к границе выйдет. Якобы чтобы на рубеже заслоном свентанской дороги стоять. А ночью полки границу перейдут и через данские земли напрямую к нам заявятся. Так ближе, и доглядчиков там нет. А местные даны подумают, что это к своим подкрепление тянется.
– Тоже верно. Что Дражко на это говорит?
– С Дражко встретиться час не настал. Он рядом с Сигурдом постоянно. Не захотел Полкан герцога раньше времени настораживать.
– Он и без того насторожен. Дражко его главной дорогой везет. А гонцов шлет напрямую. Чтобы я в курсе дела был. Вот-вот прибудут…
И в самом деле, не успел князь закончить фразу, как снова раскрылась дверная створка, и стражник стукнул копьем в пол, привлекая внимание. Годослав поднял взгляд.
– Городской стражник от ворот прискакал.
– Ну…
– Дражко в сопровождении герцога Трафальбрасса въехал в город. С ними еще какие-то франки. Около десятка.
– Пленники, что ли?
– Нет. Говорят, герольды… На площадь просятся. Желают во всеуслышание обратиться ко всему народу бодричей и гостям города.
То даны, то франки! Князь осерчал и махнул кулаком, словно собирался по столу ударить, но не ударил. Славяне по столу не бьют, потому что знают: стол – это ладонь Божья.
– Не пускать к народу никаких герольдов. В моем княжестве только я даю право герольдам говорить. Так и передай! Если найду время, выслушаю их. Пусть пока в трактире посидят. Встретьте их гостеприимно, но не боле…
– Понял, княже.
Стражник вышел, и слышно было, как он за дверью передавал слова князя городскому стражнику, который и без того все слышал.
Годослав опять измерил шагами ширину горницы.
Герольды короля Карла! Что надо им? Может быть, Карл решил через герольдов войну объявить? Это уже что-то новое. Раньше франкские бароны нападали без собственного предупреждения, удовлетворившись теми обязательными предупреждениями, которые доходят до противника через купцов. Что же теперь? Или герольды привезли какое-то предложение к народу? Желают разобщить народ и князя? Такое тоже возможно, но такие дела не делаются открыто. Лазутчики и без того снуют по стране под видом купцов и рассказывают сказки о том, как хорошо живется под крылышком франкского короля. Тем же самым заняты лазутчики Готфрида, только этих больше не народ интересует, а бодричская знать, мелкие князья и бояре.
Ну да, этими лазутчиками вдоль дорог уже много деревьев разукрашено. Годослав приказал вешать их без жалости и не глядя на звания, чтобы другим было неповадно. Вроде бы в последнее время стало их поменьше, не как минувшей зимой.
– Отдыхай пока, сотник. Выпей меду. Сейчас здесь приготовления начнутся. Посольство надо с честью принять. Ты тут будь. С Дражко и поговоришь. Я не ведаю его последних планов и пока вмешиваться не буду, чтобы не навредить. Князь-воевода тебе и скажет, что со свентанским подкреплением делать.
Годослав позвонил в колокольчик, вызывая слуг. Распорядился о приготовлении горницы к приему. Специально предупреждать бояр не велел. Кто поторопится и придет, тот и будет заседать. Не успеют, значит, и ни к чему…
А сам отправился к лестнице на верхние этажи.
* * *
Верхний, четвертый этаж Дворца Сокола отведен под женские покои. Большую их часть занимает Рогнельда, меньшую – княгиня-мать с сестрой. У Годослава пока всего одна жена. Хотя князь может их иметь столько, сколько в состоянии любить. Так гласит закон, установленный волхвами по воле Рода. Не сколько может содержать, а именно – любить. Годослав пока одну Рогнельду любит…
Беспокойство города, беспокойство всего многолюдного и суетливого, наполненного неведомыми ей заботами княжеского терема передалось и княгине. Вчера вечером, проходя через нижний ярус галереи, слышал Годослав, Рогнельда плакала, на что-то жалуясь кормилице их полуторагодовалой дочери Фрейе. Женщины сидели на верхнем ярусе, грелись вместе с дитем на закатном солнышке. Кормилицу, свою ровесницу, Рогнельда выписала из Дании, чтобы иметь рядом человека, с которым можно разговаривать на родном языке. На родном языке она и жаловалась простой женщине, как верной надежной поверенной. Годослав датский язык знал плохо, понимая только общеупотребимые фразы, связанные с воинскими утехами. К тому же говор был очень слабым, невнятным, а на самой галерее нещадно чирикало множество воробьев, устроивших здесь гнезда. Сам с собой будешь разговаривать – не все из-за птиц услышишь. Так что, слов Рогнельды он почти не разобрал. Да и не приличествует князю стоять, подслушивая то, что говорится не ему. Лучше попозже спросить напрямую у самой жены. Но вечером у князя не было времени, чтобы зайти в женские покои и поговорить с Рогнельдой. И ночью тоже не было, потому что всю ночь он ждал новостей и спал, не раздеваясь, на широкой скамье в охотничьем пристрое, просыпаясь время от времени от стука когтей пардусов по деревянному полу
[85]
. Не было, честно говоря, времени и сейчас. Но он дал себе возможность навестить супругу, чтобы сбросить нервное напряжение и не показать родственнику жены герцогу Трафальбрассу свою озабоченность и озабоченность княгини. Сигурд наверняка захочет с кузиной встретиться. И ее следует к этому подготовить.
Княгиня носила под сердцем второго ребенка. Годославу очень хотелось, чтобы это был сын. Даже волхвы предсказали ему рождение сына вслед за рождением дочери. Произойти это должно было в дни эвлисеня
[86]
, что не особенно радовало, потому что, как сказал знающий Ставр, ребенку, рожденному в эти дни, предстоит столкнуться в жизни со многими испытаниями и опасностями. И только пройдя через боль и унижение, если сможет пройти через это, он достигнет высоких целей, уготованных ему судьбой. И эти испытания для будущего сына уже, наверное, начались. Потому так беспокоится княгиня. И беспокойство ее передается плоду.
