— Это — и еще около сотни помельче. И еще раз в пять больше вольноопределяющихся, услугами которых я пользуюсь изредка. — Я подумал немного. — Ну, не то, чтобы они мне служили, просто у нас с ними соглашение, как у любых других. Они помогают мне время от времени, а я снабжаю их на регулярной основе пиццей.
— Которую они… любят, — кивнул Саня.
Тук довольно крутанулся на каблучке и с блаженным видом повалился на спину. Животик его заметно округлился. Он полежал немного, счастливо рыгая.
— Ну, — согласился я. — Да.
Глаза у Сани искрились, хотя лицо сохраняло серьезное выражение.
— Да вы прямо наркоторговец. У мелких фэйре. Стыд и срам.
Я фыркнул.
— Что это он там сказал про Зиму? — вспомнил Саня.
— Гарри — новый Зимний Рыцарь! — выпалил Тук-Тук. — Это просто фантастика! Прошлый Зимний Рыцарь много лет сидел сиднем, пока его пытали. Никаких приключений, ничего. — Он помолчал. — Ну, конечно, если ты тоже не сойдешь с ума, — добавил он.
— Тук, — вмешался я. — Я бы… ну, типа хотел бы, чтобы обо всей этой истории с Зимним Рыцарем было как можно меньше известно.
— Идет, — согласился Тук. — А почему?
Я перевел взгляд с маленького фэйре на Саню и обратно.
— Послушай, я… это… ну, это очень личное, да? И…
— Потому что все обитатели Феерии собрались поглядеть на церемонию, — гордо сообщил Тук. — Мэб сама приказала! И это отражалось во всех ручьях, прудах и лужах, в каждой капле воды!
Я только смотрел на обжору-фэйре, не находя слов.
— Э… — выдавил я из себя. — Ох. Как… это очень, очень огорчительно.
— А целоваться с Мэб не больно? — поинтересовался Тук. — Вот мне всегда, например, казалось, что у нее губы такие холодные на вид, что должны обжигать. Вроде уличных фонарей зимой! — Тук вдруг сел, широко открыв глаза. — Ох! Слушай, а у тебя язык к ней не примерз, вроде как в том рождественском фильме?
— Ла-а-адно. — Я преувеличенно весело похлопал в ладоши. — Это слишком личное. Гм. Работа. У меня для тебя работа.
Тук-тук вскочил на ноги. Живот его почти вернулся к нормальному размеру.
— Да, мой господин!
Куда, черт подери, это все делось? То есть — съесть такое количество пиццы еще возможно, но… Я тряхнул головой. Не время.
Я достал фотографию Сьюзен.
— Эта смертная сейчас где-то в Чикаго. Мне нужно, чтобы твой народец отыскал ее. Возможно, ее сопровождает мужчина со светлыми волосами, примерно одного с ней роста.
Тук оторвался от земли и подлетел к фотографии. Он взял ее у меня, держа на расстоянии вытянутой руки разглядел как следует и кивнул.
— Могу я взять ее, милорд, показать остальным?
— Угу, — кивнул я. — Только поосторожнее с ней. Потом вернешь.
— Слушаюсь, мой господин! — Он отсалютовал мне своим ножом, сунул его в ножны и свечой ушел в октябрьское небо.
Саня молча смотрел на меня.
Я кашлянул. Я ждал.
— Значит, — сказал он, — Мэб.
Я хмыкнул что-то неопределенное в знак согласия.
— Вы с ней… того.
Я не смотрел на него. Лицо мое горело.
— Вы, — он наморщил нос, подбирая слова, — держали ее за задницу. Ну, надо признать, шикарную.
— Саня!
Он рассмеялся и тряхнул головой.
— Я видел ее раз. Мэб. Неписанная красота.
— Угу, — согласился я.
— И опасная.
— Угу, — еще охотнее согласился я.
— А вы теперь ее правая рука.
— Ну, каждый кем-то работает, верно?
Он кивнул:
— Вы еще шутите над этим. Хорошо. Чувство юмора вам еще пригодится.
— С чего вы мне это говорите?
— Она холодная, Дрезден. Она знает тайны, которые само Время успело позабыть. И если она выбрала своим Рыцарем вас, значит, у нее на вас особые виды. — Он медленно кивнул. — Так что смейтесь, пока получается. Это помогает не наложить на себя руки, когда дела плохи. Это — и водка.
— Это у вас в России такая поговорка? — спросил я.
— Вам приходилось видеть народные танцы? — ответил Саня вопросом на вопрос. — Представьте себе, как их танцуют, приняв бутылку водки. Все вокруг смеются, а там и день позади. — Он пожал плечами. — Ну, если вы при этом не свернули себе шею. Что ж, в любом случае это унимает боль.
Голос его звучал почти весело, хотя предмет разговора мне веселым не показался. Какое уж тут веселье.
Я ожидал, что он попытается отговорить меня. Ну, или как минимум ругать меня за идиотизм. Он не стал делать ни того, ни другого. Наверное, это было частью его натуры: спокойно принимать всякие напасти. Как бы погано ни оборачивались дела, не думаю, чтобы что-нибудь могло по-настоящему вывести его из себя. Саня просто принимал случившееся, каким бы плохим оно ни казалось, и продолжал сражаться в меру сил.
Что ж, этому стоило поучиться.
Некоторое время я молчал, потом решил довериться ему.
— Я договорился, что сначала спасу дочь, — сказал я. — Как условие сделки.
— А, — отозвался он, обдумал услышанное и кивнул. — Это разумно.
— Вы действительно так считаете?
Он вскинул брови.
— Девочка — ваша кровь, так ведь?
Я кивнул.
— Моя, — тихо произнес я.
Он развел руками так, словно это казалось ему настолько очевидным, что не требовало объяснений.
— Из всех видов ужасной судьбы эта еще ничего, — сказал он. — Это достойно. Спасайте свою девочку. — Он хлопнул меня по плечу. — Если вы превратитесь в жуткого монстра, а меня пошлют убить вас, я постараюсь этого не забыть и проделаю все по возможности безболезненно. Из уважения к вам.
Я понимал, что он шутит. Если бы еще понять, что именно из сказанного было шуткой.
— Э… — пробормотал я. — Спасибо.
— Да не за что, — отмахнулся он.
Мы постояли молча еще минут пять, а потом он нахмурился, покосившись на оставшиеся коробки с пиццей.
— А остальные для че…
Тут переулок превратился в сцену из «Птиц». Взвился взбитый крыльями ветер, и сотни крошечных фигурок набросились на пиццу. Там и здесь мелькали гвардейцы Повелителя Пиццы, хорошо отличимые от остальных по оранжевым пластиковым чехлам пристегнутых на спине макетников. Остальные щеголяли всеми цветами радуги, и хотя на дневном свету они смотрелись не так ярко, зрелище все равно вышло красивое. Тук подключил к делу изрядное количество Маленького Народца. Проделай я все это ночью, и случайного зрителя мог бы и удар хватить.
