— А еще, Дрезден, мы могли бы подсластить сделку, — добавил Эстебан. — Как вам бонус, скажем, в семь юных дев? Вы могли бы выбрать их из нашей паствы или из мест естественного обитания, и мы проследим за их надлежащими подготовкой и размещением.
Я долго, старательно думал над этим предложением, потирая подбородок.
— Весьма разумные предложения, как мне представляется, — произнес я наконец. — Но меня не оставляет ощущение того, что я чего-то не понял. Почему бы Красному Королю просто не приказать Арианне отказаться от своих замыслов?
Оба Ээба едва не поперхнулись от возмущенного удивления.
— Из-за ее супруга, Дрезден, — ответил Эстебан.
— Убитого чародеем с черным посохом, — добавила Эсмеральда. — Вопрос кровной мести.
— Священной мести.
— Праведной мести.
Эстебан покачал головой:
— Даже наш Властелин не может вмешиваться в вопросы кровной мести. Это законное право Арианны.
Эсмеральда кивнула:
— Равно как и в случае с Бьянкой и ее отмщением тебе в начале войны. Многие не желали, чтобы она поступала так, как поступила, но таково было ее право — даже одного из младших членов Коллегии. А затем долг ее перешел к супругу Арианны, как ее ближайшему родственнику. Как перешел впоследствии к самой Арианне. — Она посмотрела на Эстебана и ослепительно улыбнулась: — Как мы рады тому, что израненный чародей ведет себя столь галантно и обаятельно. Совсем не как другие чародеи. Может, нам все-таки оставить его себе?
— Бизнес, любовь моя, — с упреком проговорил Эстебан. — Бизнес прежде всего.
Эсмеральда обиженно выпятила нижнюю губу — и вдруг резко повернулась, напряженно всматриваясь куда-то в темноту.
— Что там, любовь моя? — негромко спросил Эстебан.
— Ик'к'уокс, — отозвалась она отрешенным, озадаченным голосом. — Его терзает боль. Он спасается бегством. Он… — Глаза ее отворились широко-широко и вдруг сделались угольно-черными, как у сломавшей мне ребра гадины. Лицо ее повернулось ко мне, и губы поползли вверх, обнажив клыки. — О! Оно лукавило! Оно привело своего демона! Демона с горных ледников из Страны Снов!
— Если их не натренировать как следует, от них немного толку, — философски заметил я.
— Констебль, — резко произнес Эстебан. — Он убил констебля?
Мгновение Эсмеральда вглядывалась в никуда, потом покачала головой.
— Нет. На него напали почти сразу же, как он ворвался в дом, — она поежилась и подняла взгляд на Эстебана: — К нам приближается демон израненного чародея, и быстро!
Эстебан вздохнул.
— Мы так надеялись решить все цивилизованным путем. Это твой последний шанс, израненный чародей. Что скажешь ты на мои предложения?
— Идите в жопу, — ответил я.
Глаза у Эстебана тоже почернели.
— Убей его.
Тело Эсмеральды напряглось как от сексуального возбуждения, и она, оскалив клыки, начала пригибаться к моему горлу. Она негромко, страстно зарычала.
Несколько последних секунд пальцы мои сжимали амулет моей матери. Когда маленькая вампирша готова уже была вонзить в меня клыки, она наткнулась на серебряную пентаграмму. Символ того, во что я верю. Пятиконечная звезда, символизирующая четыре стихии и дух, заключенная в кольцо человеческой воли. Я не викканец. И по части других религий я тоже не большой спец, даже несмотря на тот факт, что один раз говорил с глазу на глаз с архангелом, посланником Всевышнего.
И все же есть вещи, в которые я верю. Ведь вера — это не скрупулезное следование установленным обрядам, и не то, сколько денег кладешь ты в сосуд для пожертвований. И не клятвы кому-то там на небесах, и не каждодневные медитации.
Вера заключается в твоих поступках. В стремлении стать лучше, благороднее и добрее, чем ты есть сейчас. В готовности принести жертву ради блага других — даже если об этом не узнает никто, чтобы рассказать всем, какой ты герой.
Вера обладает собственной силой — куда более загадочной, куда менее управляемой, чем магия. Символ, если в него верят искренне, от всего сердца, способен стать смертельной угрозой для многих потусторонних хищников — и едва ли не более других уязвимы к нему вампиры Красной Коллегии. Как это действует, я не знаю, и почему. Как знать, может, в этом участвует еще кто-то. Или Кто-то. Я никогда и никого не просил об этом, но если это все-таки так, кто-то меня явно поддерживал.
Пентаграмма вспыхнула ослепительным серебряным светом, ударившим Эсмеральду с силой шестифутовой волны, сбросив ее с меня и в клочья изорвав телесную оболочку, которую та носила поверх своей истинной.
Я повернулся и выставил символ в сторону Эстебана, но тот успел отскочить на несколько шагов, так что сияние заставило его всего лишь поднять руку, прикрывая глаза. Продолжать ретироваться это ему не помешало.
Эсмеральда испустила змеиное шипение, и я увидел чернокожую тварь, стоявшую среди ошметков одежды и маски из плоти. Роста она осталась прежнего, но члены ее сделались длиннее минимум на треть, черный округлый торс оттопырился назад, а при взгляде на ее лицо отвратительные южноамериканские нетопыри разом стали бы лучшего о себе мнения.
Она разинула пасть с длинными клыками и еще более длинным, розовым в черную крапинку языком. Угольно-черные глаза горели ненавистью.
На хвою легли тени от приближавшегося бледно-голубого сияния, и лес вдруг наполнился эхом от торжествующего рыка Мыша. Он явно обнаружил мой запах — ну, или вампиров — и приближался к нам.
Эсмеральда снова зашипела, и шипение это прямо-таки сочилось злобой и ненавистью.
— Нельзя! — рявкнул Эстебан. С нечеловеческой скоростью он ринулся в обход меня, стараясь держаться подальше от амулета, и схватил маленькую вампиршу за руку. Еще мгновение их холодные, пустые черные глаза смотрели на меня — а потом прошелестел порыв ветра, и оба исчезли.
Я благодарно обмяк на земле. Бешено колотившееся сердце начало замедлять свой бег, страх стал стихать. Замешательство по поводу происходящего, впрочем, никуда не делось. А может, все казалось таким запутанным и невероятным просто потому, что я так устал.
Угу. Да.
Мыш гавкнул еще раз, а потом мой пес стоял рядом со мной, надо мной. Он тыкался в меня носом до тех пор, пока я не поднял руку и не почесал его немного за ушами.
Следом появились Томас и Молли. Хорошо, что Томас предоставил погоню Мышу, а сам сбавил скорость, чтобы Молли не оставалась в лесу одна. Глаза его сияли серебром, в волосах блестело битое стекло. Левая часть тела у Молли была изрядно заляпана зеленой краской.
— О'кей, — пробормотал я. — Двигаюсь в обратном направлении.
— О чем это вы? — обеспокоенно спросила Молли, опускаясь рядом со мной на колени.
— Задом наперед. Я ж детектив. Считается, что я должен распутывать происходящее. А я работаю задом наперед. Чем больше смотрю на это дело, тем меньше понимаю, что происходит.
