Она знала, что отец не может сделать что-либо неправильно.
Однако сейчас все было совершенно очевидно — он ее предал.
Или нет? Или сделал все правильно? Айра чувствовала, что пройдет немного времени, и она простит отца. Потому что поваренок был всего лишь поваренком, а двумя незыблемыми и нерушимыми столпами в ее жизни были добрый бог Дегеррай и отец.
— Я должна выбирать… Кто бы мне дал выбирать! — Айре стало так жалко себя, что она чуть не расплакалась, а сдержаться ей помог сочувствующий взгляд одного из стражников, которому разозлившаяся принцесса заявила: — А ты вообще собака, ну или волк, и человекам с тобой не о чем разговаривать!
И пошла в покои матери, предвкушая, как спутает там свое рукоделие, нитки Эоны и еще кого-нибудь из сестер — конечно же, совершенно случайно.
Впрочем, как обычно.
* * *
Арена вольного города Тар-Мех была величайшей в мире.
Огромный амфитеатр вмещал почти двадцать тысяч человек, а поле, на котором сходились в бою герои и их войска, вмещало едва ли не полтысячи воинов. Под трибунами имелась собственная тюрьма, храмы, лекарня, оружейная и, само собой, контора распорядителя Игр.
Во время весенних и осенних Игр здесь было не протолкнуться — воины, герои, игроки и любители посмотреть на чужую кровь съезжались со всех краев мира.
Сейчас, в конце осени, когда дождевые тучи можно увидеть на небе чаще, чем лик Светлого Владыки жизнь на Арене замерла, хотя благодаря своему гениальному распорядителю и не угасла вовсе.
Мартус Рамен, временно забывший про контору, смотрел представление заезжего театра.
Конечно же, такого наплыва народа, как на бой мечников против слизней или схватку дюжины орков и пары циклопов, это действо не вызывало, но несколько тысяч зрителей на трибунах имелось.
В комедии, которую давала труппа, наступал решающий момент.
Мартус с удовольствием следил за тем, как умелый интриган Хитриус стравливал своих врагов между собой, заставлял глупцов доверять ему секреты и золото, выпрашивал у магов свитки с заклинаниями и обманывал девушек, обещая обязательно жениться на них.
А когда в финале Хитриус перехитрил сам себя и погиб под мечами прознавших об обмане врагов, Мартус Рамен сказал:
— На Арене должна литься кровь, хотя бы и ненастоящая. — И, немного подумав, добавил: — Хитриус хорош, пока жив — а значит, он должен быть осторожнее.
Распорядитель Игр на Арене вольного города знал, о чем говорил.
Именно он стоял за спиной тех, кто считался правителями Тар-Меха.
Дайрут
Айн тяжело и медленно встал, дернул на себя двери — створки легко разошлись. Стараясь не наступать на мертвых, хлюпая кожаными сапогами по лужам крови, парень дошел до отца.
Тот и впрямь уже оставил мир живых, вручив свою душу богам.
Как-то так получилось, что и после смерти он оставался стоящим на коленях, в некоем равновесии, с умиротворенным выражением лица — несмотря на жуткую, дичайшую боль в последние мгновения жизни.
Айн аккуратно высвободил рукоять мифрильного меча из отцовских рук и вынул клинок. Тело мягко завалилось на бок. Встав на колени рядом с отцом, поднес острие к своей груди так, чтобы лезвие прошло четко между ребрами.
Он точно не смог бы распороть себе живот, это требовало гигантской выдержки и сил, поэтому рассчитывал убить себя одним ударом — в сердце.
Меч, обагренный за долгие годы в крови сотен врагов — и за последний день в крови сотен друзей, — ждал словно бы с нетерпением. Айн знал, что надо только сделать одно короткое движение, бритвенно острый клинок довершит начатое.
Но он не мог.
Вокруг лежали мертвые женщины, мертвые старики и дети — все те, кого он видел каждый день, с кем общался, играл, кого опасался или на кого не вращал внимания. Все они сумели умереть. Так почему же Айн не может?
— Это просто, — прошептал он. — Одно движение. Я справлюсь.
Однако долгие мгновения сменяли друг друга, мертвые глаза военачальника укоряющее смотрели на сына, и в голове у Айна начали шевелиться мысли о том, что не стоит убивать себя. И он прогнал их, не желая превращаться в труса, в безродного предателя, в гнусного, ничтожного человека.
— Я отомщу за вас, — произнес Айн, оглядывая залу. — Я запомню каждого из вас и отомщу. Я убью тех, кто отдавал приказы. Уничтожу Орду. Перед лицом Дегеррая и Светлого Владыки клянусь — я не успокоюсь до тех пор, пока не исполню клятву!
Айн пошел по рядам, повторяя путь своего отца.
Он оглядывал тела погибших, запоминая каждого из них, впечатывая в память раскинутые руки и искаженные лица, окровавленные одежды и неестественно изогнутые тела. Некоторых он помнил живыми: кухарки и старые слуги, поварята и служанки, пажи.
В аккуратном старике он с удивлением узнал главного трубочиста — сам он давно уже не чистил трубы и камины, а командовал десятком стройных юношей.
Ему молва приписывала знание черной магии и немыслимое богатство, а среди детей высшей доблестью считалось сделать главному трубочисту какую-нибудь пакость так, чтобы их не поймали.
Один из немногих случаев, когда отец высек сына, случился как раз после того, как Айн заклинил дверь в каморке старика. Тот половину дня просидел там, хрипло выкрикивая призывы о помощи, на которые пробегавшие мимо слуги только трусливо жались по стенам.
Отец объяснил сыну, что есть умения, за которыми изначально идет дурная слава. Чистка труб и кантон — в их числе, и старик никому и никогда не делал дурного, чего не скажешь о тех, кто считает развлечением издеваться над ним.
Многие из тех, кто лежал сейчас в лужах крови, были Айну хорошо знакомы.
Он видел их раньше почти всех, многих знал по имени, с кем-то общался.
Мгновения перетекали в вечность, вечность распадалась мгновениями — парень не был уверен, что осмотрел всех, но начиная с какого-то его шага каждое следующее тело было похоже на предыдущее. Лица мертвецов стали одним, и то навечно отпечаталось в воображении Айна.
Они жаждали отмщения.
Анн стоял, пошатываясь, около трупа отца, когда витражное окно разлетелось тысячью осколков, среди которых на шлифованный камень пола упал булыжник. И сразу во дворец ворвались звуки — снаружи орали и стенали, командовали и пререкались, лязгали оружием и гоготали.
Орда пришла в сердце умирающей Империи.
Айн понимал слова ворвавшихся в залу — они говорили на варварском наречии.
Среди приятелей сына полководца имелся мальчишка, сын вождя большого племени, взятый Империей в заложники, и отец заставил парня выучить чужую речь. Выговор у этих варваров был непривычным, но уловить, о чем идет речь, он мог спокойно.