Пистолет дернулся в руке, посылая пулю и окутывая воздух дымом, но, уже нажимая спусковой крючок, я знал – промах! У любого стрелка время от времени появляется такое чувство. Эхо выстрела, гулко бухнувшего в коридоре, раскатилось по всему борделю, достигнув самых потаенных уголков. Те посетители и девочки, что затаились по комнаткам, когда началась резня, потеряли остатки выдержки и кинулись наружу. Кто-то решил, что подоспела стража, у кого-то просто сдали нервы. Вымершее (в прямом и переносном смысле) заведение Мамаши Ло вдруг наполнилось беготней и криками.
Дальше все развивалось невероятно стремительно.
Чертыхаясь, я рванул за взбесившейся «девочкой» Мамаши Ло. Пересек коридор, свернул за угол, и, перескочив через бьющееся в конвульсиях тело, под которым уже расплывалась багряная лужа, погнал демоницу в левое крыло здания. Там посетители борделя, пресытившиеся играми плоти, обычно развлекали себя игрой в карты и коктейлями. В силу незаконности иных игр, а также на случай, если вдрызг проигравшийся или пойманный за шулерством клиент попытается сделать ноги, окон там не имелось. Единственным выходом служила спрятанная за фальшстеной лестница, выводившая к черному ходу, но о ней знали лишь немногие гости Мамаши – из числа тех, кому не пристало заходить с парадного входа.
Суккуба, ясно-понятно, в их число не входила, однако если дать ей время оглядеться по сторонам, чего доброго может и сориентироваться. Поэтому я прибавил ходу, тяжело бухая подкованными башмаками, размахивая пистолетом и зверски рыча. Суеты и паники, что царили вокруг, это ничуть не уменьшало, но по крайней мере заставляло полуодетых, полураздетых, а то и совсем голых людей убраться с дороги со всей возможной поспешностью – без лишних пинков и затрещин.
Убегающая смуглянка так не миндальничала: любой, кто попадался ей на пути, некстати выбравшись из укрытия, отлетал в сторону, едва успевая вскрикнуть, – словно тряпичная кукла, мотающая руками-ногами. Чаще всего он с глухим стуком впечатывался в стену и безвольно сползал по ней на пол – мешок переломанных костей и разорванных внутренностей – или сносил собой хлипкую дверь в одну из комнатушек заведения Мамаши Ло и успокаивался уже там. Этим летунам, надо сказать, еще везло: дважды мне приходилось пробегать мимо тел, посеченных когтями, каким позавидовала бы самая злобная росомаха.
Уже семь или даже восемь убитых! Да Мамаше Ло придется работать наравне со своими девочками, чтобы замять этот скандал…
Я почти загнал беглянку в угол, когда та вдруг выкинула финт – длинным прыжком взлетела на стену и, пробежав по ней параллельно полу, точно гигантский таракан, приземлилась на пол уже у меня за спиной.
Мы наперегонки рванули обратно в коридор и, не сталкиваясь уже ни с кем, в мгновение ока пересекли его. Казалось, более легкая и длинноногая дьяволица, не обремененная добрым пудом железа, имела преимущество, но как раз собственная быстрота и сыграла с ней злую шутку.
Коридор сделал резкий поворот, выводя на лестничный пролет, и внезапно закончился – так внезапно, что беглянка с размаху налетела на стену, тяжело шлепнув по ней тугим бюстом и сочным бедром. Толчок отшвырнул ее назад, сбил с ритма, заставив замешкаться. Всего-то секунда, но мне хватило, чтобы, ловко обогнув угол, выскочить прямо на беглянку и упереть дуло «единорога» в красивое лицо, искаженное гримасой ненависти и страха.
– Стоять, кур-рва! – торжествующе клокотнуло в горле. – В ствол забита серебряная пуля! Хватит даже для твоей головы!
Тяжело дыша, работница Мамаши Ло замерла.
Все, набегались. Теперь будем играть.
Глава V
Мальчишка и пес
Несколько секунд мы провели, неподвижно стоя друг напротив друга. Я – с пистолетом в вытянутой руке, почти касаясь ее носа, суккуба – вжавшись в стену и тяжело дыша. Ее глаза, темные и влажные, будто две маслины, буквально впились в черное жерло наставленного «единорога», словно пытаясь переглядеть его и заставить отвернуться в сторону.
Ага, как бы не так!
Не опуская оружия и чутко карауля малейшее движение адской блудницы, я медленно потянулся свободной руку к поясу. Взгляд бестии так же медленно переместился с пистолета на меня.
Взгляд раба, схваченного в полушаге от свободы.
От него веяло такой тоской и таким отчаянием, что, будь я чуть менее толстокожим, чего доброго, пустил бы слезу сочувствия. Только кому тут сочувствовать? Этой стерве, оставившей только на втором этаже больше дюжины искалеченных и выпотрошенных смертных?
Нет, право, не тот расклад.
Да и глупо ждать сочувствия от Выродка.
– Я знаю тебя, – срывающимся голосом произнесла суккуба. – Сразу узнала. Ты тот самый наемный убийца. Nor-quasahi, работающий на смертных! Твое имя многим известно в Преисподней, Сет Слотер!
Ее роскошная грудь волнующе вздымалась и опадала.
Кровь и пепел!
Роскошная – не то слово. В данном случае – больно уж неполное и недостаточное.
Будь я моим собственным племянником Джадом, периодически изводящим хорошую бумагу на неважные стихи, наверняка придумал бы с полдюжины более точных и образных определений. У него это легко получается:
Вот яблоки – сочны и круглобоки,
Лоснятся кожицей и аромат манит,
Но нынче ночью я в сад яблочный пробрался,
На перси девичьи имея план и вид.
Мне же на ум лезли только банальные «потрясающая», «совершенная» и «идеальная». Причем любой из этих эпитетов с равным успехом можно отнести не только к персям, но и ко всей их хозяйке.
Целиком.
Ах, право же, хороша!
Даже слишком. Сколько ни гляди – ни одного недостатка или изъяна! Благо, есть возможность оценить – из одежды на девице имелись лишь золоченые украшения в ушах и полудрагоценный камень в пупке на тортар-эребский манер. Статная, с гладкими округлыми бедрами, плоским животом и великолепной грудью, даже на вид такой упругой, что останется стоять торчком, положи ее на спину. Грива черных маслянистых волос, завитых в бесчисленное количество мелких колечек, спадала ниже лопаток, а точеному породистому лицу позавидовала бы эльфийская принцесса. Не меньше фигуры завораживали ее глаза – слегка раскосые, темные и абсолютно бесстыжие, с похотливыми бесенятами, пляшущими в зрачках, неестественно расширившихся, точно от гаш-порошка. А припухлые губы природа, несомненно, даровала ей с одной-единственной целью – расточать поцелуи. И не только их.
Просто диво как хороша, чертовка!
Пришлось даже напомнить себе, что «чертовка» в данной ситуации – определяющее слово.
Беглянка подняла руку и отбросила прядь волос, упавшую на глаза. На смугло-оливковой щеке заалел мазок крови, и наваждение сразу сошло на нет: кое-что в полном совершенстве все же имело изъян.
Ее руки.
Сейчас трудно поверить, что они могли подарить не одну сотню волшебных мгновений множеству мужчин Блистательного и Проклятого – иссохшие, покрывшиеся пигментными пятнами, с неестественно удлинившимися и узловато вывернутыми кистями. Больше похожи на лапы хищной птицы.
