— Заложницей обстоятельств? — вновь вмешался мужчина. — Что же она тогда делала в том месте, где была начерчена октаграмма?
Я замялась, не зная, что сказать. Он прав, мне нет оправдания. Я ведь сама пришла туда.
— Сэллира Эйд желала уничтожить артефакт, вы сами это прекрасно знаете. — Дознаватель скривился. — Если, конечно, читали доклад владыки Темной империи.
— Если бы она действительно хотела уничтожить артефакт, то не обязательно было идти к октаграмме. Она используется только для вызова.
Было видно, что защитник растерялся, но тут же взял себя в руки и уверенным голосом продолжил:
— Сэллира Эйд является той, кто сможет вернуть бога хаоса обратно в нижний мир. Я навел кое-какие справки, род Эйдов пошел от известного всем мага Вирдэна Эйда. Если вы проголосуете за казнь, то можете лишиться последней надежды на спасение.
— Не стоит так уверенно об этом заявлять. Поверьте, найти выход из любой ситуации можно всегда, а провинившаяся должна понести наказание.
— Дайте ей хотя бы месяц на то, чтобы все исправить, как в свое время сделал это Вирдэн Эйд. А там уже решится ее дальнейшая судьба. Это все, что я могу сказать, а уже вам — он обернулся к совету, — решать, за что каждый из вас проголосует.
— Есть ли еще какие-нибудь вопросы к Сэллире Эйд?
В зале стояла тишина.
— Тогда прошу совет удалиться для обсуждения решения.
Представители стран поднялись и вышли в боковую дверь. Я была как на иголках. С одной стороны, у меня была поддержка Трэшена и короля, а также дознавателя, который представил меня в лучшем свете. Но с другой — я все равно не могу даже предугадать, что меня ждет. Вдруг они решат, что я не заслуживаю права на жизнь и должна стать примером для других?
Казалось, время идет нестерпимо долго. Некоторые среди присутствующих в зале вышли, другие обсуждали меня, а третьи просто скучающе плевали в потолок. Я же смотрела только на Рэна, который также не отводил от меня взгляда. Даже без слов я понимала, что он хочет сказать. Друг поддерживал меня, и я это видела. От этого хоть немного, но становилось легче. Только когда объявили о возвращении совета, меня вновь окутал страх.
В зал вошли представители стран и сели на свои места, даже не взглянув в мою сторону. После началось самое ужасное — они стали голосовать. Я слушала, как некоторые из них говорили: «помиловать», а другие — «казнить».
Я с бешено стучавшим сердцем подсчитывала, сколько голосов было за мою жизнь. Пока счет был почти равным: четыре за помилование и три за казнь.
Король Вартана, как я и ожидала, проголосовал за помилование, но светлый эльф, представитель Эфрана, посчитал, что лучше наказать и самый верный способ — лишить жизни ту, что нарушила давний закон.
Я продолжала их слушать. Наконец остались только двое: одного я не знала, а второй был Трэшен. Боги, если первый проголосует «помиловать», я спасена!
С такой силой сжала кулаки, что ногти больно впились в кожу, но я словно не замечала этого, глядя на молодого мужчину. Пожалуйста, скажи «помиловать»!
И каково же было мое облегчение, когда он это произнес. Теперь я свободна! А я так сильно боялась, что большинство решит лишить меня жизни. Спасибо! Я за это стану добропорядочной и теперь буду исправно ходить в храмы! Честно. Я с улыбкой взглянула на Трэшена, до сих пор не веря, что все закончилось хорошо. Он тоже улыбнулся, но как-то по-другому — холодно и безэмоционально, а после громко произнес свое решение:
— Казнь.
В меня словно выстрелили огненным шаром. Нет, этого не может быть. Мое сердце пропустило удар, а я замерла, боясь пошевелиться. Я смотрела только на полуэльфа, ничего не понимая. На лице до сих пор холодная улыбка, а в глазах безразличие. Это не он, не мой Трэшен!
Я даже не обращала внимания на шум в зале после провозглашения решения. В глазах появились слезы, и я впервые в своей жизни заплакала при таком количестве людей, не думая о том, как выгляжу. Даже при Рэне себе такого не позволяла, а сейчас расплакалась как маленькая девчонка. Трэшен еще раз одарил меня безразличным взглядом и отвернулся.
Нет, я не хочу в это верить. Неужели Эшэр был прав, а я просто не хотела его слышать? Трэшен действительно с самого начала всего лишь желал активировать артефакт? Но зачем? Зачем надо было так со мной поступать? Влюблять в себя. Чтобы я точно согласилась его спасти?
— Сэллира Эйд приговорена к смертной казни. Послезавтра на рассвете она будет сожжена как темный маг, нарушивший закон.
Я даже не слушала слова мужчины, сквозь слезы глядя только на полуэльфа. Он вместе с другими представителями стран поднялся и направился к выходу. Мне так хотелось его позвать, спросить. Однако я себе этого не позволила. Сэл, не унижайся, он свое решение принял.
Как ко мне подошли и повели в камеру, я не запомнила, все время слыша в голове безразличный голос Трэшена: «Казнь». «Казнь». «Казнь…»
Очнулась только у себя в камере. Слез больше не было, оттого, что просто уже нечем было плакать. Я чувствовала себя опустошенной, хотелось умереть прямо сейчас, лишь бы прекратить эти ощущения, съедавшие заживо меня изнутри. Ничего, завтра меня все равно сожгут, и я больше не буду мучиться из-за этих чувств!
Лучше бы я никогда не влюблялась! Тогда бы и не пострадала.
* * *
Покинув зал, владыка Темной империи направился к выходу, когда его остановил королевский дознаватель:
— Простите, могу я вас кое о чем спросить?
Трэшен обернулся, удивленно приподняв брови, и снисходительно кивнул.
— Ваше решение многих удивило, особенно при таких обстоятельствах. Вы ведь сами писали в отчете, что сделали предложение подсудимой.
— Да, — не стал отрицать полуэльф. — Но это было моей ошибкой. Такой поступок не прощается.
— Но ведь она спасла вам жизнь. — Ксиль Оришь все равно не мог понять мотив владыки.
— А разве жизнь одного стоит множества других? Теперь из-за нее опасность грозит всем.
— Да, но не слишком ли это жестоко?
— Возможно, но она должна стать примером для других. Если мы ее отпустим, другие поймут, что можно вытворять все что угодно и наказания за это не последует. — Тут Трэшен на мгновение замолчал, словно что-то обдумывая, а после все же закончил: — Господин Ксиль Оришь, а почему вас так волнует мое решение? Я понимаю, что вам много заплатили за ее защиту, но приговор не подлежит обжалованию.
На этих словах владыка развернулся и ушел, оставляя задумчивого мужчину одного. Ксиль недовольно сложил руки на груди и с презрением посмотрел на владыку. Правду говорят о дроу — они жестоки.
* * *
Я всю ночь просидела на койке, поджав под себя ноги и не двигаясь. В голове крутилось множество мыслей. Я пыталась понять, что двигало Трэшеном, почему он так со мной поступил. Но не могла. Как сложно осознать, что все было лишь игрой. Он казался всегда таким искренним и добрым, а выходит, он не лучше своего брата. Даже хуже, тот хоть не притворялся! Каким же надо быть ужасным, чтобы пойти на такое? И все ради чего? Артефакта? Так жестоко со мной поступить!
