— Батько, по твоему слову прибыл со всем народом, — сказал Остап Секира, склонив голову.
— Сколько привел?
— Четыре сотни казаков да мужиков две сотни.
— Добре. А это что за люди? — Гетман строго посмотрел на Степана Гурьева и Федора Шубина.
— Други мои, пан гетман, в Москве спознались, когда по твоему приказу ездил. Хотят с нами против панов воевать.
Христофор Косинский пожал руки мореходам:
— Добре. Раньше воевать приходилось ли?
— Приходилось. И на море и на земле воевали.
— Корсарами были, — подтвердил Секира, — и с татарами бились. Степан Гурьев сотником был, и раны у него есть… А Федор у Степана в сотне бился.
— Гурьев Степан! — вдруг услышал мореход густой голос.
Кто-то сжал его в крепких объятиях.
— Василий! — признал бородатого казака мореход. — Ты ли? Откуда?
Они расцеловались.
— Похудел, побледнел, — гудел Васька Чуга. — Помнишь, где мы с тобой в последний раз виделись?.. На острове Надежды!
— Помню. Ты с самоедами ушел. Князек тебе жену обещал.
— Было. Да не стал я с ними жить. К своим захотелось. Думать начал, делать ничего не мог. Тоска. Год только и прожил.
— Далее куда ушел?
— На реку Дон к казакам. И у них недолго. Опасно: часто царские воеводы приезжают. Перебрался на Днепр, за пороги, к сечевым казакам… Вот у Гетмана Христофора Косинского в помощниках.
Гетман Косинский внимательно слушал разговор.
— Правая рука у меня атаман Чуга! — воскликнул он, положив ему на плечо руку. — Отчаянный, зла на панов много и голова хорошая, грамоту знает. Я на него, как на себя, надеюсь. Знаю, не продаст, не выдаст. Дела его мне ведомы: купца Строганова убил — не осуждаю. У каждого из нас панских голов на счету много.
— А это мой друг, жизнь мне спас, — сказал Васька Чуга. — За него мне свою жизнь положить не жалко.
— Добре. Вот и дай москалю сотню казаков. И товарищ его пусть с ним рядом бьется… Ну-ка, писарь, скажи, чтобы подали нам горилки. Товарищев надо угостить. — И гетман отошел от знакомцев, решив, что им хочется остаться наедине. Отошли и другие.
— Как пошли дела на острове? Как агличане? Все ли вернулись? — гремел бас Васьки Чуги.
— Купец Никандр Мясной убил Анфису, — сказал Степан.
— Как! За что?
Степан Гурьев рассказал, как все произошло. Как убили Анфису, как захватили англичан. Рассказал про неудачное плавание, кораблекрушение во льдах. Как вернулись к острову Надежды и как зимовали.
Васька Чуга слушал, не перебивая.
— На другой год летом пошли в Холмогоры. На песчаные безымянные острова вынесло. Как живы остались, до сих пор не знаю… А в Сольвычегодске пособником твоим посчитали. Я старшим приказчиком Макара Шустова посоветовал оставить, дак он меня в убивстве Семена Аникеевича обвиноватил.
— Гадюка! Своими бы руками… — Васька Чуга сжал огромные кулаки. — Ну, погодите, и до вас доберемся!
— Воевода сольвычегодский в железа меня заковал. Привезли в Москву. Однако поверили, к пыткам не подвели. Правитель Борис Годунов узнал про меня, из-под стражи освободил и должность дал. — Степан Гурьев вздохнул. — В царские дьяки возвеличил. Все бы хорошо, да, видать, в большом доверии у правителя тоже страшно. Поручил он мне дело, а у меня к нему душа не легла… не мог.
— Раз не мог, значит, дело плохое, — сказал Васька Чуга. — Знаю тебя.
— Пришлось от царского гнева к казакам бежать, — закончил Степан. — Вот и встретились.
— Хорошо сделал. Мы тебя ни черту, ни богу не выдадим. Гетман Христофор Косинский — человек верный, справедливый. Он против всех панов пошел. Не разбирает и русского и ляха под одно казнит, ежели они простому человеку зверство содеяли. И я, Степан, жизнь свою решил за простого мужика отдать. У нас в русском государстве его всяко жесточат и притесняют, а уж здесь, на украинных приднепровских землях, русскому мужику жизни вовсе нет. Будто не человек, а скотина. Вот и решил я с панами бороться, пока рука саблю держит. На том клятву богу дал.
— Будем вместе, Василий, помогу… Любушку ты свою не забыл, — кивнул Степан Гурьев на могучую бороду друга.
— Не забыл, Степан Елисеевич.
Мореходы обнялись и поцеловались.
— Вот мой друг Федор, — показал Степан на Шубина. — Жизнью ему обязан. Потом оба корсарами у Карстена Роде служили…
Васька Чуга обнял Шубина.
— Хорошо, вместе будем. Здесь народ простой, справедливый.
Слуги принесли хмельного в баклагах и серебряные кубки. Гетман Косинский пригласил всех к столу.
За медом и за горилкой опять начались разговоры.
— Теперь ты, гетман, на Киев пойдешь, а потом Волынь и Подолье воевать? — спросил поп Дамиан Наливайко. — И шляхтичей к присяге приводить?
— Так, святой отец.
Поп помолчал.
— Долгое дело, гетман, и крови много прольется. А я другое скажу.
— Говори, отче.
— Треба нам старого князя Острожского выкрасть из замка, да коли он тебе присягу даст, вся Волынь сразу твоя станет. Он твердой рукой русскую веру держит.
— Веру держит?! — вступился в разговор его брат Северин. — А для польского короля первый слуга. Всегда вперед лезет. Подолию и Киев за польским королем утвердил.
— Коли он присягу даст, — не унимался поп, — за ним вся шляхта встанет.
Гетману Косинскому понравилось предложение острожского попа. Он выпил чару меда, вытер усы, положил в рот щепоть сладкого изюма.
— Ты в какой церкви служишь?
— В острожской замковой церкви Богоявления. Мне бы четыре человека смелых, чтобы смерти не боялись, и мы бы старого князя схватили и к тебе, гетман, привезли.
— Добре, дело хорошее, почему не попробовать. Русскую кровь беречь надобно. Людей смелых найдем. Да у нас никто смерти не боится, важно, чтобы голова добрая на плечах была. Кого бы ты, Василь, послал? — обернулся он к атаману Чуге.
— Я пойду, — неожиданно сказал Степан Гурьев.
— И я с тобой, — поддержал его Федор Шубин.
Глаза гетмана Косинского подобрели.
— Добре, морской атаман. Верю, что дело сделаешь. Еще двух казаков дадим. Хватит, отче?
— Хватит, гетман.
Косинский налил всем еще по чаре меда.
— Пьем за удачу, за то, чтобы старого князя Острожского приволокли ко мне в Киев, пьем за наших храбрых друзей.
