С полиэтиленового днища текла вода, теперь на колени его не
поставить, придется или держать на весу, или пристраивать на пол в этой самой
маршрутке. Все будут наступать, толкаться, перелезать, а в пакете у нес батон,
и колбаса, и книжка — жалко, если раздавят!
Вдалеке показался микроавтобус, и все сотоварищи по
мытарству в очереди насторожились, несколько напряглись и вытянули в его
сторону головы. Неизвестно было, «наша» это маршрутка или «не наша».
Она оказалась «нашей» и вся очередь моментально
приготовилась брать ее на абордаж — все замучились, хотелось домой побыстрее.
Только что усталые люди стояли рядком, но машина подкатила, и они превратились
в штурмовое подразделение времен Второй мировой войны.
Все лезли, орали, давились. «Продвинутые» отшвырнули
Наталью, которая стояла почти первой, и она поняла, что на переднее сиденье ей
не попасть. Когда она взобралась по скользким и высоким ступеням, свободным
оказалось только одно место — в проходе, откидное, то есть без спинки и прямо
посередине «транспортного средства».
Значит, всех, кто будет входить и выходить, ей придется
«впускать» и «выпускать», то есть приподниматься, согнувшись и неудобно и
слегка неприлично отклячив зад, собирать свое кресло, подхватывать пакет,
придерживать рукой шапку, чтобы не сбили, и все это за тридцать рублей.
— Передавайте деньги! — хриплым голосом закричал водитель из
глубины ада, в котором усаживались, пихались, отвоевывали лишние сантиметры и
ненавидели друг друга. — Без сдачи передавайте! У меня сдачи нету, считайте
сами там!
— Мужчина, мужчина, куда вы портфелем своим, у меня тут
ребенок!..
— У вас сколько?
— У меня пятьдесят одной бумажкой, а у вас?
— Вот возьмите за двоих, только там мелочь.
— Ой, блин, какая еще мелочь!
— Предупреждать надо, все рассыпалось!
— Так я вас предупредила!
— А мне наплевать, только собирать я не буду!
— Граждане, пока все не передадут, не поедем!
— Хто это там ползает?! Господи Иисусе, ползает хто-то!
— Я деньги собираю. Деньги рассыпались. Ногу подвиньте,
подвиньте ногу-то! Все инвалиды, как один!
— Милый, а место для ветеранов бесплатное есть у тебя или
нету?
— Нет у меня бесплатных мест, мамаша!
— Да как же нет; когда у тебя над головой написано, что одно
место для инвалидов бесплатное!
— На заборе тоже много чего написано, мамаша! Или
оплачивайте, или вылезайте!..
Наталья сидела, сгорбившись над пакетом и сумкой, зажав в
руке тридцать рублей.
— У вас какими купюрами? — прошелестел рядом старичок в
облезлой кроликовой шапке. — У меня только пятьдесят, а водитель просит без
сдачи…
Наталья показала ему «купюры».
— А вы мне не разменяете?
В сумке у Натальи были еще десятки, но лезть пришлось бы очень
далеко. Она ни за что не полезла бы, но старичок был такой смирный и
чистенький, морщинистая шея замотана трогательным клетчатым шарфом, кое-где
протертым до дыр. Наталья поглядела на шарфик, вздохнула и открыла сумку.
— Давайте я пакеты подержу, голубушка, — переполошился
старичок, — давайте!
Наталья передвинула к нему тяжеленный пакет, и старичок с
готовностью за него ухватился. Наталья стала рыться в сумке, искать кошелек.
Все время попадался телефон, а кошелек, зарытый для безопасности на самое дно,
где-то затерялся.
— Вот какое вам беспокойство, — прошелестел рядом старичок,
— вы уж извините меня, голубушка.
Голубушка кивнула. Шапка съезжала на нос, мешала, и жарко
было, и хотелось, чтобы маршрутка уж побыстрее поехала и доехала до Натальиной остановки,
а оттуда до дома рукой подать.
— Передавайте, передавайте, — надрывался водитель, — пока
все не передадут, не поедем!
Наталья нашла наконец кошелек, прижала раззявленную сумку к
животу и отсчитала пять бумажек. Старичок принят их и вручил ей свою. Обмен
состоялся.
Наталья вытерла лоб, выдохнула, зарыла кошелек поглубже и
улыбнулась старичку.
Сил у нее не осталось.
— Давайте мне ваши купюры, я передам, — предложил старичок,
и Наталье вдруг показалось, что она где-то его видела.
Какой-то он был очень знакомый, свой, что ли, с его
клетчатым шарфиком, морщинистой шеей и кроличьей шапкой.
Может, в аптеку приходил?
— Что, вы, голубушка? — спросил старичок негромко. — Я вам
напомнил кого-то?
Наталья улыбнулась — она не ожидала такой наблюдательности.
— Не знаю, — сказала она и потянула у него пакет, —
показалось, должно быть.
— Такое бывает, — согласился старичок. — Нет-нет, голубушка,
я подержу, вам ведь так неудобно!
— Спасибо, не нужно, — поблагодарила Наталья, которая не
любила никакой навязчивой любезности. Кроме того, она беспокоилась о своем
батоне и о колбасе тоже — все это следовало беречь от чужих ног, а сбережет ли
старичок?..
— Нет, нет, голубушка, я не отдам, решительно не отдам, вам
ведь… далеко ехать?
— Далеко, — вздохнув, согласилась Наталья и покосилась на
пакет, надежно ли стоит. Пока все было в порядке. — До конечной. А вам?
— И мне далеко, — уклончиво ответил старичок.
Маршрутка дернулась так, что все повалились друг на друга —
как видно, водитель получил свой оброк сполна, — потом вильнула, все повалились
на другую сторону. Потом выровнялась и наддала.
Ну все. Финишная прямая.
— Что-то вы так печальны, голубушка, — вдруг тихо спросил
старичок, — или случилось, что?
Наталья глянула на него и стала смотреть в грязный пол.
Вот чего она еще не любила, так это задушевных разговоров со
случайными попутчиками, да еще в маршрутке!
— Вы не думайте, голубушка, я не из праздного любопытства,
просто лицо у вас такое… грустное.
Наталья неожиданно разозлилась.
— А должно быть веселое? — осведомилась она грубо. — Я целый
день на работе, маршрутку ждала сорок минут, я есть хочу, спать хочу и сижу на…
приставном стуле. А у меня спина болит!
Зачем она только познакомилась с Ильей?!
Все было бы замечательно — сидела бы до конца дней своих с
другом Виктором и его трепетной мамашей, варила бы гороховый суп, вязала бы
носки и отдала бы ребенка в районный детский садик, где все такие же, как она.
Где у каждой «мамочки» по своему Виктору, носкам и ребенку, а у ребенка сопли,
а дома свекровь, и все озабочены проблемой «съема», желательно, чтобы недалеко
от метро, и от детского сада недалеко, и от магазина недалеко.
