Может, имеет смысл сказать ему об этом?..
— Юра, — начала она, чувствуя себя последней идиоткой, — я
все понимаю, конечно, но вы должны помнить, что если тут… — она хотела сказать
«со мной», но сказала:
— …если тут с нами что-то случится, бабушка позвонит Ивану
Ивановичу и…
Юра Латышев вдруг захохотал во все горло.
То они все шептали, а то он вдруг захохотал так, что
задрожали старые канделябры на полке и, кажется, даже шторы зашевелились, — Что
вы! Замолчите!
— Так как же? — спросил он и снова засмеялся. — Иван
Иванович-то, собственно, мой главный заступник и есть. Это он меня пристроил на
работу к вашей бабушке, если вы запамятовали! Сто лет назад!.. А если мы с ним
в преступном сговоре?
Анфиса молчала. Он так говорил, что становилось как-то
совсем не страшно и понятно, что все ее опасения — чепуха.
Бабушка любила это слово. " "
«Чепуха!» — говорила она, и казавшееся сложным дело вдруг
теряло не то что сложность, но и всякий смысл.
— Мотивы, мотивы, — продолжал Юра, — у нас с Иваном
Ивановичем в таком случае должны быть мотивы. Это, между прочим, на первом
курсе проходят.
— На первом курсе чего?
На этот вопрос он предпочел не ответить, как никогда не
отвечал на вопросы, связанные с ним самим.
— Какие у нас с Иваном Ивановичем могут быть мотивы?
Подождите! — прикрикнул он, обнаружив, что она собирается двигаться дальше по
коридору. — Давайте выясним наши запутанные отношения.
Волшебство, вдруг вспомнилось ему. Прямое я обратное, как
математическая функция. Он еще не разобрался хорошенько, какое именно
волшебство было во всем этом, но оно определенно было и осуществлялось по своим
законам.
— Какие еще отношения, Юра?!
— Мы не можем идти на дело, если не доверяем друг другу, —
сказал он совершенно серьезно. — Значит, так. Мотивов для убийства соседа у
меня нет. Кроме того, оно мне очень неудобно, потому что оно заботит мою
хозяйку, даму во всех отношениях самостоятельную, и я теперь должен воплощать в
жизнь ее замыслы, провожать ее внучку на место событий и так далее.
— Могли бы не провожать!
— Это я к тому, что мотивов нет, Анфиса! У Ивана Ивановича
вообще никаких нет. Кроме того, он обожает вашу бабушку, квохчет над ней…
— Что он делает?
— А вы никогда не замечали?
— Нет, я замечала, но…
— И у него тоже проблемы, потому что проблемы вашей бабушки
немедленно начинают волновать и его: Странно, что он сегодня не примчался.
Видимо, ей удалось все от него утаить, когда он звонил.
О да. Бабушка могла утаить все, что угодно, от кого угодно!
— Если бы я хотел вас ограбить, я мог бы сделать это уже сто
или двести раз, и, кроме того, мне не надо было бы вначале убивать соседа,
привлекая сюда милицию, "Скорую " и профсоюзы!
— Какие… профсоюзы?
— Успокойтесь, — сказал он сердито, вдруг устав от своего
монолога, — я не убийца и к соседу никакого отношения не имею. Все будет
хорошо, мы благополучно вернемся домой, обещаю вам.
— Юра, — фальшиво сказала Анфиса, — вовсе ничего такого я не
имела в виду!
— Имели, имели! Идемте. Сейчас во коридору направо.
— И что там?
— Как раз спальня.
— Где он… умер?
Юра промолчал.
Анфиса заправила за ухо короткие волосы. Ей не хотелось туда
идти. Все это оказалось намного серьезнее, чем ее обычные «детективные»
приключения вроде украденных пятисот рублей и пропавших договоров.
Но не останавливаться же на полдороге! Она пошла «на дело» и
доведет его до конца.
Значит, что там было, такого важного?..
Капли воска, открытая дверь и подушка.
К этому только что добавилась кухонная форточка, которая
совершенно точно была закрыта, — Юра проверял ее, когда обнаружил мертвого
Петра Мартыновича.
Но самое, самое главное — воск. Откуда взялся воск на руке
покойного, если он был найден в своей постели как бы умершим во сне, а
электричество точно не отключали?!
— Сюда.
Дверь тихонько проскрипела, открываясь. За дверью была
лунная комната с темными бревенчатыми дачными стенами, фотографиями в латунных
рамках — размытый свет равнодушно скользил по ним и скатывался, не
задерживаясь. Раскрытая постель под этим светом казалась неестественной, синей,
как остывший труп. За окнами лежал скучный растаявший огородик — ни одного
деревца, только взрытая земля с островками залежавшегося снега.
Беда, беда…
— Юра, дайте мне фонарь.
— У вас в руке фонарь.
Ах ты господи, как же это она забыла! И правда фонарь у нее!
Желтый луч, показавшийся неожиданно ярким, проткнул темноту
и уперся в бревенчатую стену.
Там кто-то стоял, наклонив голову, словно приготовившись прыгнуть.
Анфиса вскрикнула и уронила фонарь.
— Ч-черт!..
Он покатился, желтый луч описал широкую дугу и замер за
ножкой продавленною кресла. Из кресла прямо в этот луч свисали лоскуты
порвавшейся обивки, как внутренности выпотрошенного трупа.
— Анфиса, что случилось?! Вы где?!
— Там… там…
Она показывала рукой туда, где только что кто-то стоял, и
Юра быстро посветил в ту сторону.
Там никого не было.
Совсем никого.
Но она же ясно видела, что секунду назад там кто-то стоял! И
это явно не было галлюцинацией!
— Что такое?! Что вы там увидели, Анфиса?!
— Там был… человек!
— Там никого не было.
— Там точно кто-то стоял!..
Он поводил фонарем по стене, и луч уперся в старую
фотографию. Анфиса схватила Юру за рукав.
— Что это такое?! — с ужасом спросила она.
Он посмотрел на нее, смутно сожалея, что не может посветить
ей в лицо.
— Это фотография, Анфиса. Просто фотография. Очень старая.
Видите, ретушь?
Анфиса отцепилась от его локтя и подошла поближе. Тени
ползали по фотографии, словно портрет гримасничал.
— Господи, как это он такую ужасную фотографию в спальне
повесил?
