Анфиса подумала некоторое время.
— А… как вы на участок попадали, Юра? Неужели вдоль забора
обходили?!
Конечно, он не обходил вдоль забора. Она молодец,
девчонка!.. Толковая.
Эта мысль доставила ему удовольствие.
— Там лазейка есть, Анфиса. Даже не лазейка, а старая
калитка. За погребом.
— За новым или за старым? — уточнила Марфа Васильевна.
«Новый» погреб построили «недавно». Лет пятьдесят назад, а
старый стоял уже давно, года с девятисотого.
— За старым. Там когда-то сквозной проход был, и когда
заборы меняли, калитку оставили.
— Хотелось бы мне знать, зачем, — пробормотала бабушка,
которая всегда подозревала, что через любую лазейку на ее участок непременно
полезут злоумышленники.
— Может, как раз на такой случай.
— То есть теоретически, — подхватила Анфиса — убийца мог
проникнуть на участок Петра Мартыновича с нашей стороны?
— Да с его собственной стороны в сто раз удобней, —
нетерпеливо сказала бабушка, — что там к нему проникать-то, когда забора
путевого нет как нет! Одни дыры. В заборе дыры, зато парников развел!..
Но Анфиса совсем не это имела в виду.
Юра знал, где калитка, соединяющая участки. Юра знал в саду
каждое дерево и каждый куст. Юра видел в темноте, как кот Архип, а может, даже
и лучше.
Юра сказал — осмотр места происшествия!
— Нет, — снова начала бабушка после непродолжительного
молчания, — мы думаем не с той стороны. Что мы вообще знаем про Петра
Мартыновича? Кроме того, что он совал мне под нос свое гуано?
Вся компания призадумалась. Архип сдержанно зевнул.
— Я знаю, что он живет тут с тех пор, как купил участок, —
продолжала бабушка. — А до этого вроде бы в аксаковской школе преподавал… вы не
помните, что он преподавал, Клавдия Фемистоклюсовна?
— Вроде историю, Марфа Васильна!
— Так и есть. Историю. Пенсионер уже несколько лет. Была
сестра, мать, я смутно их помню. Остались племянники, Геннадий Геннадьевич и
Владимир Геннадьевич. Всю жизнь живут в Москве и ничего собой не представляют.
Приезжали редко, не каждый год. Ни про каких других родственников я ничего не
слыхала. А вы, Клавдия Фемистоклюсовна?
— Так и я ничего, Марфа Васильна!
— Значит, можно считать, что их нет. Похоже, дело не в
родственниках.
— Что-то должно было случиться накануне, — вдруг сказал Юра.
— Совсем недавно. Только что?
— Почему вы думаете, что накануне, Юра?
— Потому что его жизнь никак не менялась с годами. — Он
достал из кармана сигареты, но закуривать не стал, тихонько положил пачку на
стол рядом с собой. Бабушка покосилась на пачку. — А это самое привидение,
которое его пугало, появилось совсем недавно, три или четыре дня назад.
Незадолго до этого что-то должно было произойти. Что-то такое, что вызвало
появление этого призрака, так сказать.
— Ну, мы вряд ли сейчас сможем это установить, — заметила Анфиса.
— Мы его совсем не знали.
— Пионеры к нему ходили, — вставила Клавдия и деликатно
высморкалась в свой грандиозный платок, — он их учил, что ли! Я сколько раз
видала — идут!..
— Какие сейчас пионеры, Клава?!
— Да откуда мне знать?! Ребята какие-то из Аксакова! Идут
себе и идут. Прошлой, осенью меня увидели и давай кричать, — а я яблоки только
собрала! — бабка, мол, угости яблочком! Ну, я и дала. А что, думаю, не дать? Не
дам, думаю, так они еще, черти, сами за ними полезут! Ну, они набрали яблок в
эти рюкзаки свои страшенные и дальше пошли. К нему, видно.
— Юра, — распорядилась Анфиса, — нужно выяснить, какие
именно пионеры приходили к Петру Мартыновичу и зачем! Наверное, для этого вам
придется съездить в школу.
Юра кивнул, как бы признавая за ней право распоряжаться.
— А дверь? — задумчиво спросила Марфа Васильевна сама у
себя. — Дверь почему были открыта? Кого он мог впустить и когда? И почему на
ночь глядя? Или он впустил днем?
— Нет, не получается, — тоже задумчиво сказал Юра, — если
днем, то как он оказался в постели? Да еще в пижаме?! Вряд ли он пустил кого-то
на ночлег. Как правило, у него никого никогда не бывало, если мы не ошибаемся.
Если он, допустим, встал и открыл дверь, то вряд ли его удалось бы так просто
задушить. Если человек не спит, он должен сопротивляться, когда его душат,
правильно я понимаю?
— Ну, если только он не мечтает, чтобы его задушили, —
невозмутимо заявила Марфа Васильевна. — Клавдия Фемистоклюсовна, поставили бы
вы чаю, право слово! Самовар совсем холодный!
— Конечно, поставлю. Господи, и печенье! Я же печенье
испекла! Что ж вы молчите, Марфа Васильевна, если вы этим печеньем всю плешь
мне проели, когда я пекла-то! Вредно для фигуры, потолстеем! Подождите,
подождите, ребята, не пейте холодный и без печенья!..
Она подхватила самовар и, громко топая, умчалась на кухню.
Бабушка вытащила из портсигара следующую сигарету.
Анфиса соображала.
— Юра, а во сколько вы вчера выпустили Грега?
Грег — московская сторожевая со слоновьими лапами и
медвежьей башкой — содержался в вольере на той стороне сада, которая была
обращена к реке. Выпускать его днем было опасно и незачем, потому что, при всем
своем дивном добродушии и повышенной пушистости, он готов был кого угодно на
участок пустить, но уж точно никого не выпускал, пока Юра ему не приказывал
выпустить.
Однажды, вернувшись из Москвы, он застал на усадьбе
небольшую обезумевшую толпу совершенно разных людей. Возглавлял ее Иван
Иванович Калитин, заскочивший на полчаса и застрявший до позднего вечера.
Почтальонша Курочкина, принесшая с почты кипу журналов, подозрительный тип в
холщовых брючках, который притащился вместе с почтальоншей и был пущен на
участок по недосмотру Клавдии Фемистоклюсовны. Тип утверждал, что он агитатор
кандидата в депутаты Елкина. И непосредственно сам кандидат Елкин, который
родства с подозрительным типом не признавал, а к бабушке заехал с нижайшей
просьбой выступить перед ветеранами в его пользу. При этой охрана кандидата
маялась снаружи и изнемогала от бессилия. Они то пытались подозвать невозмутимого
Грега к забору — а он не шел, конечно, — то заглядывали в щели, которых не
было, а один даже пистолет достал — как видно, в ажитации находился.
Юра попросил Грега всех выпустить, и они моментально
выскочили и рассеялись по полю и по своим машинам, у кого они были.
У бабушки «от толпы» под вечер сделались мигрень и слабость,
даже могучая но-шпа помогла не сразу, и с тех пор Юра выпускал собаку, только
когда твердо знал, что никто уже не нагрянет, зато сам он точно остается на
участке.
