Один из ее одноклассников был свято уверен в том, что автор
«Повестей Белкина», собственно, и есть этот самый Белкин.
Кто же еще мог написать «Повести Белкина», если не Белкин?!
Она шла, и высокая и мокрая трава хлестала по голенищам
сапог, оставляла мелкое зеленое крошево, и пахло землей и разогретыми стволами
деревьев, и шмель гудел, облетая радостное соцветие иван-да-марьи, листья
шелестели высоко-высоко, и в заросшей тракторной колее обязательно находился
крепенький белый грибок с упоительно-кофейной шляпкой. Он никогда не бывал
одиноким, рядом всегда торчали его братья и сестры, а под елкой всегдашний
сосед — мухомор. И корзинка тяжелела, и Анфиса перекладывала ее с локтя на локоть,
и когда белые поднабирались, она возвращалась домой, разморенная жарой и июлем,
и на опушке всегда набирала ромашек. Марфа Васильевна любила ромашки, особенно
лесные.
Белые в расписной мисочке наверняка были те, летние, и
Анфиса вдруг успокоилась немного.
Марфа Васильевна посмотрела на нее, вздернула брови и
усмехнулась. У нынешних молодых все написано на лице.
— Итак, что мы должны обсудить прежде всего? — спросила она,
достала из портсигара свою вечную сигарету и закурила. Все помалкивали. — Я так
полагаю, что загадочную смерть нашего соседа в первую очередь.
— А я полагаю, что нам надо прежде всего обсудить вопрос
вашей с Клавой безопасности, — перебила Анфиса, отлично понимая, что как раз
этот вопрос бабушка обсуждать ни за что не станет. — Вам надо переехать в
городскую квартиру.
— Полно вздор молоть! Я не живу в этой квартире сорок лет и
сейчас жить не стану.
— Бабушка, здесь может быть опасно!
— Не опасней, чем в твоей дурацкой квартире!
— Бабушка!
— Анфиса, девочка, что это ты выдумала, право слово!.. —
Клавдия, которая вечно спорила с бабушкой, кажется, на этот раз была целиком и
полностью на ее стороне и слегка из-за этого недоумевала. — Куда же мы поедем?!
— А вдруг у нас маньяк?! Вот и Юра говорит, что это может
быть маньяк. Да, Юра?
— Собственно, я ничего такого…
Анфиса упиралась только из упрямства. Оно у них передавалось
по женской линии. Так сказать, наследственное упрямство.
Пришел кот Архип, оценил серьезность обстановки, и не стал
бухаться на бок, и в кресле не стал разваливаться, а уселся настороженно прямо
в центре ковра и бубликом сложил хвост. Уши поставил топориком и прижмурил
глаза — делал вид, что ему неинтересно.
— Давайте лучше про другое поговорим, — предложила бабушка и
затянулась. — А именно, про Кентервилльское привидение. Петра Мартыновича в
последнее время кто-то пугал. Кто и зачем мог его пугать? У кого какие
предположения?
Предположений не поступило, и бабушка продолжала:
— Его дом почти ничего не стоит.
— Смотря что имеется в виду! — подала голос Анфиса. — Тысяч
тридцать-то наверняка!
— Если с участком, добавил Юра. Он неторопливо мешал ложкой
в чашке — полное спокойствие и невозмутимость, как и полагается джентльмену в
дамском обществе.
— Ну, с участком.
— Убивают и за меньшее, — неторопливо продолжал Юра.
— Господи Иисусе, вечный покой, — пробормотала Клавдия,
перекрестилась и утерла глаз клетчатым носовым платком, — живая душа…
— А почему мы все так уверены, что его убили? — спросила
Анфиса громко. Нельзя позволять Клавдии разойтись как следует, это могло
кончиться плохо.
— Во-первых, диванная подушка. Тебе Юра говорил об этом?
— Говорил, но это не самое…
— Во-вторых, когда мы приехали утром, дверь была открыта.
— Ну и что?
— Моя дорогая, я, конечно, стара и слаба, но все же не в
полном маразме! Человек, напуганный кем-то или чем-то, ложится спать, забывает
запереть входную дверь и ночью умирает во сне?! Это что такое? Я тебе скажу,
что это такое!
— Что же?
— Это нонсенс! — торжественно произнесла бабушка. — Полный
нонсенс и больше ничего! Если он так боялся, что накануне был не в себе, почему
дверь-то не запер?! Он должен был ее на три замка запереть, да еще на щеколду,
да еще шкапиком подпереть! А он — здрасти-пожалуйста — при открытой двери
разлегся!
— Да, — задумчиво сказала Анфиса. — Это точно.
— И не только дверь, — сказал Юра негромко. — Еще кое-что.
Все повернулись к нему, он быстро взглянул на них и опять
стал помешивать в чашке чай.
— У Петра Мартыновича на правой руке был воск.
— Что?!
— Воск. Капельки воска. Как будто капало со свечи. Вы… не
заметили, Марфа Васильна?
Бабушка с размаху потушила в пепельнице сигарету:
— А и правда, пресвятой Панкратий! Был у него на руке воск!
Был! Я еще подумала, бородавки у него, что ли?!
— Бабушка, что еще за Панкратий?! Откуда ты его взяла?!
Бабушка отмахнулась. Она любила выражаться чуть более
витиевато, чем все обыкновенные люди!
— Значит, он куда-то ходил со свечой, но при осмотре места
происшествия никакой свечи обнаружено не было!
Зря он сказал про «осмотр места происшествия»! Как-то само
получилось, и он не успел проконтролировать себя. Очень привычное, ладное,
всегдашнее выражение, удобное, как кобура с пистолетом под мышкой!
Сколько лет он не произносил его — и тут на тебе!.. Осмотр
места происшествия!
Анфиса и старая хозяйка заметили, конечно. Он понял, потому
что Анфиса быстро взглянула на свою бабку, а та как-то краем брови дала ей
понять, что спрашивать ни о чем не нужно, не время!
Но насколько бывший мент Юрий Латышев знал Анфису Коржикову,
она непременно спросит. Обязательно.
Отвечать ему не хотелось. Нечего было отвечать.
— Свечи действительно не было. И свет вчера не отключали.
— На том участке генератор есть, — машинально оказал Юра,
все еще раздумывая о том, как он станет объясняться с Анфисой.
— Откуда вы знаете?!
Да. На самом деле. Откуда он знает?!
— А он ломался пару раз, и сосед просил меня посмотреть. Я
чинил.
— Экий вы конспиратор, — пробормотала бабушка, — мне так ни
разу и не сказал…
— Вы же его недолюбливали, Марфа Васильевна. Стали бы
ругаться, зачем я во вражеский лагерь хожу.
