— Это кто тебе сказал? Евгений Петросян в «Смехопанораме»?
— При чем здесь панорама?! Я не хочу вставать! Я устал, как
сапожник! Я вымотался! Может человек устать, в конце концов?!
Наталья промолчала. «Молния» на куртке не застегивалась.
— Ну что ты молчишь?! Ну что ты молчишь, а?
— У меня «молнию» заело!
— И черт с ней!
Наталья сопела, тянула «молнию». Как же «черт с ней», когда
ее заело, и глаза не накрашены!
— Завтрак на столе, — пропыхтела она, — только уже все
остыло, наверное!
— А где у нас градусник?
— На кухне, в аптечке.
— Принеси мне.
— Вить, возьми сам, а?
— Я не найду!
— А я опаздываю!
— Да ладно, подумаешь, стратегический объект — аптека! Ну,
опоздаешь на десять минут, и что?
«Молния» не застегивалась. Наталья стянула куртку, кое-как
пристроила ее в гардероб и выхватила зимнее пальто. Она в этом пальто под
дождем с ума сойдет, как монгол в войлочном халате! Сначала под дождем, а потом
в метро!
Громко и отчаянно топая, она ввалилась в кухню, пошуровала в
обувной коробке, где держала лекарства, нащупала шершавую картонную трубочку с
градусником и вбежала в комнату.
— На.
— Ну слава богу. Сподобилась.
— Вить, я сегодня допоздна. Ты меня встретишь?
— А если у меня температура?
— Нет у тебя температуры!
— Есть!
— Нет!
— Я заболел, — объявил он, выпростал градусник и сунул в
заросшую подмышку. — Где телефон поликлиники?
— В книжке.
— А где книжка? ' — Под телефоном.
— Принеси мне трубку и книжку.
— Витя, я не могу, опаздываю!..
— Невелика беда!
— Витя, я не могу!..
Наталья схватила пакет с нарисованной голубой розой, в
котором был ее завтрак и новая книжка Дарьи Донцовой, единственная сегодняшняя
отрада!..
Ничего, ничего, она успеет, влезет в маршрутку, протиснется
к окошечку, откроет Донцову и обо всем позабудет. Даже о том, что у нее не
накрашены глаза.
Только вчера по телевизору умные и красивые мужчины в
пиджаках и стильные и длинноволосые женщины в шалях рассуждали о том, что
детективы читать глупо. Что они дурно влияют и вообще заполонили. Что недавно
кому-то не тому дали премию, а тому, кому надо, не дали. Что кругом засилье
рекламы и плохого языка. Наталья слушала, позевывая, ждала кино, которое
обещали после дискуссии, и радовалась, что на завтра у нее припасена Донцова.
Она уже обувалась, когда из комнаты показался Виктор. Волосы
у него стояли дыбом, мятые трусы присползли, а в подмышке торчал градусник.
— Ты это… — сказал он и зевнул, — ты привези мне
чего-нибудь. Витаминчиков там… Колбаски…
— Колбаса есть в холодильнике.
— Ты мне копчененькой привези. Ладно, Наташ?
— Вить, пойдем вечером в кино, а?
— Какое, блин, кино! Я заболел! Ты что, не видишь?
Наталье было стыдно за него. Так стыдно, что она ничего не
сказала.
— И матери позвони, — велел он, — чего-то она там мне вчера
высказывала и просила тебе передать, а я не помню. Позвони, короче.
Это означало, что будущая свекровь, как пить дать, примется
учить ее жизни. Почему-то всегда и во всем была виновата Наталья. Даже в том,
что Витя плохо работает и мало зарабатывает.
Была бы ты активная, ты бы заставила, говорила свекровь.
Мало ли чего он не хочет! У других вон матеря по два раза в год в санаториях
отдыхают, а мой даже за свет денег не дает! А все потому, что ты не
заставляешь!
Может, права Анфиса? Может, бросить его, пока не поздно?
Только вот как же его бросишь, он же… свой. Наталья
покосилась на него, натягивая шапку так, чтобы не слишком помять то, что она
называла прической.
Стоит, почесывается, босые ноги поджимает на холодном полу,
вид несчастный — и впрямь поверил, что заболел! Еще затемпературит, не дай бог,
вообще от него никакого житья не станет.
И в кино хочется.
Хочется не только в кино.
Хочется капуччино и мороженого, — «но за столиком в любимой
кафешке разреши поцеловать тебя в щечку»! — и чтобы это была не просто еда, а
лакомство, праздник!.. Хочется в отпуск на теплое море, и чтобы там, под
старыми платанами, непременно посидеть в ресторане. И чтобы ветер развевал
льняные скатерти и отдувал подол платья, и чтобы в синем просторе непременно
плыл белый пароход, и чтобы в чистом бокале играло вино, и утром солнце светило
в окна, и чтобы ни о чем не думать, дурачиться, искать в прибое камушки и
чувствовать себя королевой.
Будет это хоть когда-нибудь или никогда не будет?!
Она схватила ключи, удостоверилась, что в пакете лежит
Донцова и улыбается ей с фотографии заговорщицкой женской улыбкой, побежала, но
вернулась и быстро чмокнула Виктора в щеку.
— Я тебе позвоню, — пообещала она и тоже улыбнулась. — И
ничего ты не болеешь, так что не кисни!
Виктор собрался было возмутиться, но поздно — Наталья
выскочила и закрыла за собой дверь.
На маршрутку она успела и даже пристроилась удачно — на
переднее сиденье рядом с водителем, но читать не смогла. Как только вытащила
книжку, водитель немедленно закричал, что она закрывает ему зеркало, и пришлось
детектив спрятать.
Маршрутку сильно трясло, и Наталья думала.
Как-то все… нескладно получалось. Как-то все так… как у
всех, а она так не хотела! Пусть это самонадеянно, пусть глупо до ужаса, но ей
всегда хотелось чего-то… особенного. Чтобы не как у всех.
Мама ее понимала. Мама была оптимисткой.
Она звонила дочери и рассказывала, какую чудесную передачу
про остров Крит видела сегодня по телевизору.
При этом она говорила так:
— Когда мы с тобой поедем на Крит, надо будет обязательно
посмотреть оливковые рощи. Их еще со времен Древней Греции разводят. А так на
острове зелени почти нет, представляешь? И еще мы посмотрим храмы! Обязательно
закажем экскурсию, чтобы просто так на пляже не валяться.
И Наталья в этот самый момент верила, что они поедут на
Крит, и будут там смотреть храмы, и гулять в оливковых рощах, и белый пароход
будет плыть по синему морю, и во всем этом нет ничего невозможного.
