— Э-гей! — закричала Анфиса в камеру, хотя точно знала, что
Юра ее не слышит. — Э-гей, это я приехала!!!
Как только щель стала достаточно большой, чтобы в нее могла
протиснуться машина, она нажала на газ, так что ее мягко толкнуло назад, а шины
взвизгнули, и влетела на участок.
Впрочем, бабушка бы страшно оскорбилась, если бы услышала,
что ее усадьбу обозвали участком!
От ворот дома не было видно, и подъездная дорожка петляла
между соснами, словно специально запутывала следы. Потом деревья расступились,
открылся дом — двухэтажный, широкий, всегда напоминавший Анфисе дворец
«Монплезир» в Петергофе.
Все, что перестраивалось, затрагивало только «внутренности»
дома — снаружи он навсегда остался таким, каким его построил прапрадед, году
примерно в тысяча восемьсот восемьдесят шестом. Когда-то были флигели, стоявшие
боком к дорожке, и еще купальни на Клязьме, которая лежала в двух шагах, и еще
конюшни, и какие-то службы, и ничего не осталось, конечно.
Не снижая скорости, Анфиса лихо обскакала клумбу, потом
осадила своего «британца», заглушила мотор, похватала с соседнего сиденья
сумочку и журналы и выбралась наружу.
Было холодно и сумеречно и в воздухе вовсю пахло весной —
так обещающе, так волшебно!.. Дом сиял огнями, как будто радовался Анфисе. И
свет сочными дольками лежал на круглой клумбе, с которой только-только сошел
снег. На широком крыльце с закругленными перилами сидел толстый кот и с
равнодушным видом созерцал окрестности.
Кота звали Архип, как у Паустовского, которого бабушка
называла дядей Костенькой. Дядя Костенька когда-то был другом семьи.
— Привет, Архип.
Архип, не меняя выражения усатой морды, уставился на нее.
— Ты чего?
Архип сказал, что ничего такого.
— Что ты здесь сидишь? Ночь уже!
Архип ответил: ничего, что ночь, ему на свежем воздухе
посидеть приятно.
— Ну и молодец.
Она потянулась, погладила кота по голове — он с
неудовольствием отстранился — и оглянулась в сторону темнеющих деревьев.
Там явно кто-то был, стоял за черными стволами.
Вода мерно капала с крыши: кап-кап-кап…
Точно так же капала на чистый пол аптеки кровь, капли
разлетались маленькими взрывами — шлеп-шлеп-шлеп.
Анфиса сильно сжала кулачок.
Она у бабушки. Ничего плохого не может случиться.
Ничего и никогда.
Она перевела дыхание и негромко сказала в сторону темнеющих
кустов:
— Добрый вечер, Юра.
После паузы оттуда ответили:
— Добрый вечер. Машину загнать или вы в город вернетесь?
— Не вернусь.
— Тогда я в гараж поставлю.
— Спасибо. Вот ключи.
Он материализовался перед ее носом, будто из мрака
сгустился, и гораздо ближе, чем ей представлялось. Он всегда появлялся с
неожиданной стороны и на неожиданном расстоянии.
Анфиса толком не знала, где бабушка его взяла и почему
здоровый молодой мужик довольствуется должностью садовника, домоправителя,
телохранителя и шофера при пожилой царственной особе. Кажется, его откуда-то
добыл Иван Иванович Калитин, старый друг и милицейский генерал по
совместительству. Иван Иванович слыл давним бабушкиным обожателем, каждую
субботу приезжал «на кофе», а по средам еще и на партию «дурака» — бабушка
обожала карты и, как толстовский герой, гордилась тем, что может любить такое
глупое занятие.
Лет пять назад, тоже весной, Иван Иванович вдруг зачастил и
даже однажды остался переночевать в гостевой спальне, чего с ним никогда не
бывало. О чем-то они с бабушкой шушукались, шептались и принимали важный вид,
как только Анфиса входила.
Анфисе было смешно и любовно, она обожала «своих стариков»,
но все же вместе с Архипом они чувствовали себя отверженными и не у дел.
Потом Иван Иванович уехал, жизнь вернулась в обычное русло,
и вскоре появился Юра. Анфиса долго приставала к бабушке с вопросами, откуда он
взялся и что за человек, а та выкручивалась довольно неуклюже, как это ни
странно. Обычно бабушка врала виртуозно и с огоньком, и Анфиса редко могла
поймать ее на слове. Она попыталась было Марфу Васильевну запугивать — чужой
человек на участке и в доме, ко всем тайнам допущенный, во все двери вхожий,
что это такое?! Бабушка отмахивалась, но в конце концов заявила внучке, что Юра
— человек проверенный и можно его не опасаться, она точно знает.
— Иван обещал, что мы за ним будем как за каменной стеной.
Он никакой не бандит, а наоборот!..
— Что наоборот?! Пограничник?!
— Может, он и не пограничник, но человек проверенный. И
доверенный.
— Бабушка, ну зачем он тебе нужен, этот доверенный человек?!
У тебя Клавдия есть, — Клавдией звали домработницу — и я тоже есть! Зачем тебе
еще мужик чужой?
— Иван сказал, что это ненадолго. И не кричи на меня, я
слишком стара и слаба, чтобы слушать твои вопли!
— Господи, что это значит — ненадолго?! Он что, шпион,
которому нужно… отсидеться в глуши?
— Что ты смотрела в последнее время?
— «Ошибку резидента»!
— Оно и видно.
— Бабушка!
— Внучка!
Анфиса знала — когда ее называют внучкой, нужно
остановиться, а бабушка первой останавливаться не умела.
С тех пор прошло пять лет, и Анфиса к Юриному присутствию
попривыкла и удивляться перестала тому, что молодой мужчина проводит все время
на участке или в обществе Марфы Васильевны и вроде даже рад этому. У него
бывали какие-то выходные, когда он уезжал на целый день, но к ночи всегда
возвращался. Ни бабушка, ни внучка не имели никакого понятия о том, есть ли у
него семья и какая она, есть ли друзья и какие они, есть ли еще какие-то
близкие люди, и кто они. Однако дом он содержал безукоризненно, машину тоже, в
воровстве замечен не был и пил всегда за закрытой дверью своего коттеджика,
примостившегося на краю усадьбы.
Юра взял у нее с ладони ключи и помедлил рядом, словно
ожидая, что она задаст вопрос. Она задала.
— Как бабушка?
— Спасибо, хорошо.
То, что он поблагодарил ее, рассмешило Анфису.
— Вам спасибо, Юра!
Они почти никогда не разговаривали. Анфисе казалось, что он
ее недолюбливает, и еще она не знала, как к нему относиться — как к прислуге?
Другу семьи? Беспризорнику, в котором принимает участие друг семьи Иван
Иванович?
