— Ты должна сделать это завтра или послезавтра. Я все
приготовлю, а ты сделаешь. Потом я улечу, и мы встретимся только в Германии. Я
надеюсь, что ты не напортачишь.
— Я постараюсь.
— Я позвоню тебе, а сейчас мне надо уходить. Я в
Воротниковский.
Это было словно из какого-то кино — он поднялся, снял с
вешалки куртку, кивнул ей и пошел по проходу в сторону двери, а она с ужасом
смотрела ему вслед.
* * *
— Девушки, что здесь такое?
— Варвара Алекееевна, у нас ЧП!
— Господи, что случилось?!
— Да вот этот вломился, а мы не знаем, что теперь делать!
— Как что делать? Милицию вызывайте, срочно!
— Да не надо никакую милицию, мне кровь нужно смыть и все!
Делов-то!..
— Ай, не подходите ко мне!
— Милиция, милиция!..
— Помогите ему кто-нибудь, смотрите, как сильно течет!
— Нина, Нина! Где Нина?! Нина, сюда, и захвати тряпку!
— Петя! Беги к двери и кричи «пожар»! Громко-громко!
— Зачем?
— Еще пожара нам не хватает!
— А что? Пахнет дымом, кажись?
Анфиса Коржикова, хладнокровно копавшаяся в своем ящике,
распрямилась, бедром захлопнула его и выскочила из-за стойки:
— Быстро приложите. Вот этой стороной. Ну!
— Ай, щиплется!
— Ничего не щиплется, это перекись.
— Господи помилуй, да что нам с ним делать?
— Ничего страшного, Варвара Алексеевна!
— Да ничего мне не надо, сестренка. Мне бы вот… кровищу
смыть, и я… поеду.
Заведующая, которую он назвал «сестренкой», вдруг
усмехнулась и поправила на переносице очки, поверх которых смотрела. Уборщица
Нина, разинув рот, глазела на них, с ее белой тряпки капала на пол вода.
Гениальный Петя опять засунул палец в нос и кричать «пожар!», кажется, пока не
собирался. Мать, подталкивая его в спину, шустро продвигалась к двери.
Залитый кровью мужик морщился и шипел, прижимая марлю к
щеке, а потом вдруг шагнул и сел прямо на чистую скамеечку, под фикус. Этими
скамеечками «для больных» аптека № 5 особенно гордилась.
— Мне бы посидеть малость, — прохрипел он преступным
голосом. — Я посижу и того… пойду.
Анфиса посмотрела на заведующую, а та на Анфису.
— В милицию его сдать, — пробормотала из-за Натальиного
плеча какая-то бабка, — ишь, расселся!..
— Из-за них, сволочей, всю страну под откос пустили! —
поддержал ее гражданин в шляпе и посмотрел воинственно. — Хоть бы передохли
все!
— Так, — решительно пресекла прения заведующая, — Анфиса,
проводи его на кухню и… займись с ним. Только… одного не оставляй.
— Да я не вор!
— Откуда мы знаем?!
— Варвара Алексеевна, как же можно… внутрь? У нас там
препараты дорогостоящие, деньги, наркотики… — Это, конечно, Лида влезла.
— Анфиса, на кухню проводи его! Пусть посидит, там и умыться
можно. Девочки, стерильное полотенце принесите туда! И я думаю, что надо
все-таки вызвать милицию.
— Да не надо милицию, это я сам, сам того…
— Поскользнулся, упал, очнулся — гипс? — Анфиса за локоть
потянула его со скамеечки.
Он поднялся, и все шарахнулись в разные стороны, а бабка
даже перекрестилась, как будто сегодня в Воротниковском, почти на Садовом
кольце, повстречалась с сатаной!..
— Вот вам смешно, барышня, а я и вправду того… упал.
Придерживая его за локоть, похожий на медвежий окорок, очень
горячий и влажный под тонкой тканью рубахи, Анфиса повела его за собой, во
внутреннее помещение. Он послушно пошел, придерживая рукой марлевую подушку на
щеке.
Вся аптека провожала их глазами.
В кухне — на двери плакат с рюмкой и куриной ногой! — он
плюхнулся на стул, прислонился затылком к чистому кафелю и выдохнул с
присвистом.
Поглядывая на него, Анфиса достала из морозильника лед,
проворно завернула его в очередной кусок марли и сунула раненому в ладонь.
— А?
— Приложите.
Он посмотрел с сомнением. Лед под марлей был жестким и
холодным.
— Приложите, приложите, это же лед, ничего такого!
Очень осторожно, морщась и с опаской поглядывая на ком
марли, он приложил компресс к щеке и виску.
— Е-мое! — Холодная повязка обожгла кожу, он дернул головой
и стукнулся об угол полки. Как-то боком стукнулся, сильно и, кажется, очень
болезненно. Даже Анфисе вдруг стало больно в виске.
— Вы что, не видите, что здесь полка?!
— Нет. Не вижу. Я вообще в последнее время как-то не очень…
вижу.
— Дайте я подержу! Отпустите!
Она решительно перехватила у него марлю, прижала, а другой
рукой крепко обхватила его затылок — чтобы не дергался.
Он почти перестал дышать и только косился из-за марли на ее
запястье.
— Вам нужно бросить пить.
— Да не пью я!..
— Быть такого не может.
— Да ладно!..
— Не «да ладно», а бросить! Если вы ничего не видите,
значит, дело зашло далеко.
— Девушка! Вот клянусь вам чем угодно, не пью я! Здоровьем
поклянусь, хотите? Или дыхну! Хотите, дыхну?!..
— Боже, сохрани!
— Вот ей-богу не пью!
— Значит, вы на трезвую голову деретесь. Нехорошо. Вы же не
маленький.
— Девушка! Вот те крест, не дерусь я! Я просто чего-то…
того… этого… как-то не так стало. Как раньше было… Раньше-то, когда служил, так
медкомиссии каждый год, и там ничего такого… Никогда. А теперь какие
медкомиссии, и некогда мне, а в тот раз я вообще ничего не понял, как оно
вышло!..
— Стоп, — прервала Анфиса совершенно хладнокровно. — Я
ничего не понимаю. Ни слова. О чем вы говорите? Кто вас ударил? Или вы и этого
не помните?
— Да никто, блин, не ударял меня! Извиняюсь. Я б тому
ударил, кто меня!..
— А тогда почему у вас щека разорвана? Вон смотрите! — Она
осторожно отняла от его лица марлю. Он перестал косить и моргнул, преданно
таращась на нее. — Даже края у раны рваные. Сейчас кровь остановится, и надо
будет чем-нибудь залить.
