— Вероника Павловна!
От неожиданности она поскользнулась, чуть не упала и нелепо
взмахнула руками. Сквозь летящий снег к ней подходил Олег Петрович Никонов.
Машина с распахнутой задней дверью и освещенным салоном маячила у него за
спиной.
— Добрый вечер.
— Вы меня напугали.
— Простите.
Он подошел и посмотрел ей в лицо.
— Все в порядке?
— Да. Да, конечно! А Федор вам не позвонил разве?! Он должен
был позвонить, хотя у них в отделе милиция была до самой последней минуты, а я
ушла, чтобы просто подозрений ни у кого не возникло, почему я так долго сижу и
домой не ухожу…
— Вероника Павловна…
— Простите меня, Олег Петрович, я сама не знаю, что говорю!
Я волновалась очень, понимаете?..
— Понимаю. Мне нужно с вами поговорить.
— Конечно, конечно. Давайте поговорим. Прямо сейчас?
— Если у вас нет более важных планов на вечер.
— У меня? — поразилась Вероника. — Планов?! Нет у меня
никаких планов!
— Вот и отлично. Тогда пойдемте в машину. Я подвезу вас
домой, и заодно мы поговорим.
— О… Федоре, да?
Олег пожал плечами.
— Если хотите, можем поговорить и о Федоре, но у меня другой
вопрос. Мне нужна ваша консультация.
— Моя консультация?!
— Давайте сядем в машину, — неторопливо предложил Олег
Петрович. — И все обсудим.
И взял ее под локоть.
За последние лет двадцать никто не брал ее под локоть! Петр
Ильич не в счет.
Она засеменила следом за ним к громадной, словно океанский
лайнер, машине, и Гена, сидевший за рулем, поздоровался с ней, как со старой
знакомой, и Олег пропустил ее вперед, и она забралась внутрь, он сел рядом, и
машина поехала.
Все молчали.
Вероника тихонько отряхивала подтаивающий снег с куртки и
стыдилась того, что капли летят на ковры, которыми был устлан пол в этой
необыкновенной машине.
Она долго возилась, и Олег Петрович ей не мешал, смотрел в
окно, и наконец, угомонившись. Вероника снова начала было рассказывать, как ему
благодарна за все, что он для них сделал, и что они без него совсем, совсем
пропали бы, а он все молчал.
Вероника выдохлась и замолчала.
В его присутствии она чувствовала себя ужасно —
пятнадцатилетней нескладной девчонкой, а не женщиной за сорок, имеющей
сына-жулика!..
— Все это превосходно, — сказал наконец Олег Петрович. —
Просто превосходно!
— Что… превосходно?
— Все, что вы говорите, не может меня не радовать. Я просто
счастлив, что мои старания так успешно завершились. Впрочем, еще не до конца. Я
до сих пор не знаю, кто и за что убил Василия Дмитриевича, куда девалась
шкатулка и где мне ее искать.
— Вы думаете, что шкатулка у Федора?
— У Федора ее нет. Скорее всего, она у того, кто убил
старика.
— Вы думаете, что его убили из-за этой шкатулки?
— Скорее из-за того, что было в шкатулке. Собственно говоря,
ваша помощь нужна мне как раз для того, чтобы разобраться, что именно там было.
Вероника удивилась:
— Вы не знаете, что там было?!
— Знаю. Я хочу вам показать, потому что ваш сын сказал мне,
что вы работаете в отделе русской иконописи.
Вероника смотрела на него во все глаза.
— Ну да. Работаю. Но какое отношение шкатулка имеет к
русской иконописи?!
— Вот именно поэтому я и хотел, чтобы вы все увидели своими
глазами. Впрочем, мы уже приехали.
Машина въезжала на круглый дворик, засыпанный снегом, с
фонарями и византийскими колоннами, поддерживающими портик.
— Я здесь живу, — буркнул Олег Петрович, увидев ее лицо. —
Только в обморок не падайте! У меня мало времени, и хотелось бы, чтобы вы все
время находились в сознании.
— Что?.. — переспросила Вероника.
Нет, конечно, все смотрели сериалы и еще программу на НТВ
про ремонт — там время от времени показывали то французских графов, то английских
герцогов, которые жили именно в таких местах. Программа программой, однако
Вероника была совершенно уверена, что никаких таких мест на самом деле не
существует и существовать не может, и людей, которые жили бы в таких домах,
тоже не существует, и все это выдумки тех, кто снимает кино и сюжеты про
ремонт.
Ну, трудно нормальному человеку вообразить, что можно жить…
в Лувре! Почти невозможно.
Вернее, совсем невозможно.
Вероника старалась не смотреть по сторонам и на свое
отражение в многочисленных зеркалах не смотрела тоже, ибо отражение это самой
своей сутью оскорбляло окружающую роскошь и благолепие! И что-то вроде
классовой ненависти вдруг кольнуло ее, и пришлось даже напомнить себе, что этот
человек — не угнетатель бедных и несчастных, а спаситель ее сына и она ему «век
должна быть обязана»!
В квартире она долго снимала сапоги. Маялась от сознания
собственной неполноценности и одергивала голубенький свитерок, который слишком
ее обтягивал — все складки в ненужных местах неприлично вылезали из него в
разные стороны. И причесаться ей хотелось, и губы подмазать розовой помадкой —
наверное, поживее бы выглядела, если бы причесалась и подмазала!
А потом она вдруг обиделась. Зачем она так старается? Зачем
натягивает свитерок? И какая разница этому человеку, напомажены у нее губы или
нет?! Может, она хочет на него впечатление произвести?! Показаться лучше, чем
она есть на самом деле?!
Даже если она станет лучше в миллион раз, ему-то какая
разница?! Им, живущим в Луврах, простые смертные ни к чему! И как простые
смертные ничего не знают о богах, так и боги вряд ли догадываются о том, что
простые смертные в принципе существуют в природе.
— Вероника Павловна, где вы застряли?
— Проходите, проходите, — сказал из-за ее спины водитель
Гена. — Во-он туда, прямо, а потом налево заворачивайте! Там кабинет.
Вероника пошла прямо, а потом завернула налево и еще
какое-то время шла, старательно не глядя по сторонам, и наконец дошла до единственной
распахнутой настежь двери. Олег Петрович стоял посреди огромного, но тем не
менее уютного пространства. Громадных размеров стол на львиных лапах царил
посередине этого пространства, и вокруг были книги, море книг, от пола до
потолка, и деревянная стремянка с латунными ручками, и какие-то портреты, и
еще, кажется, бюро, и еще что-то, как раз в духе Лувра — почему-то Вероника
зациклилась на Лувре.
