А Петр Ильич явно чего-то недоговаривает!..
Ровно в четыре часа, изнемогая от бездействия и тревоги,
Федор Башилов в сотый раз выглянул из служебной дверцы в высоченный мраморный
вестибюль, откуда вверх поднималась парадная лестница «в экспозицию», а вниз,
как ручейки, стекали две лестнички поменьше — «в гардероб». В дни больших
выставок или детских каникул здесь было не протолкнуться, очередь стояла через
весь вестибюль, и уборщицам приходилось то и дело протирать мрамор, который
топтали тысячи ног людей, жаждущих приобщиться к искусству. Милиция ставила
турникеты, чтобы хоть как-то привести очередь в порядок, и вообще в музее
творилось полное сумасшествие. Федор это самое сумасшествие очень любил.
Сегодня в вестибюле было почти пусто, только какие-то
командированные тетушки решали, куда бы им пойти — в античный зал или в русскую
иконопись.
— Да у меня уже ноги не ходят! — говорила одна. — Москва эта
такая здоровущая!
— Не на морозе же стоять! — возразила другая. — До поезда
еще три часа с гаком!
И тут появилась Виктория.
Федор не поверил своим глазам. Нет, он знал, что она должна
прийти, но почему-то совсем в это не верил.
Нет, не так.
Он знал и верил — и все равно как будто не ожидал.
Она вошла, улыбнулась охраннику Саше, который уставился на
нее во все глаза, и каблучки ее зацокали по мраморному полу. В руке она несла
огромную спортивную сумку.
Федору стало трудно дышать.
Как раз перед рамкой она вдруг поскользнулась на мраморе,
охнула и чуть не упала. Спортивное чудище вырвалось у нее из рук, обрушилось на
пол и поехало под стол, за которым охранники всегда проверяли сумки. Саша
кинулся и подхватил ее.
— Девушка, осторожнее!
Тетушки перестали шептаться и тоже уставились на Викторию.
Происходящее было значительно интереснее, чем античность, а заодно и русская
иконопись!
— Господи, как больно!
— Вы ногу подвернули!
— Да я все время падаю! — Виктория улыбнулась охраннику
сказочной улыбкой, и он улыбнулся ей в ответ — растерянной. — Вы не поверите,
вот только выйду из дома, обязательно упаду!
— Держитесь за меня. Держитесь, не стесняйтесь! Может, вас
отвести в медпункт?..
— Можно мне присесть?
Саша провел прекрасную барышню к креслам, стоявшим вдоль
стены, усадил ее и присел рядом на корточки. Она то морщилась, то улыбалась, и
видно было, что готова мужественно терпеть боль, лишь бы никого собой не
обременять.
— Ну что? Если пошевелить, больно?
— Вот так больно, а вот так уже… нет!
— Осторожнее надо, девушка!
— Спасибо вам, что помогли! Я бы растянулась и вообще ногу
сломала!
— Да что вы! Может, в медпункт все-таки?
Перед носом у охранника Виктория покрутила безупречной ногой
в безупречном ботинке и безупречном чулочке. Охранник не отводил от нее глаз.
— А как вас зовут?
— Меня?!
— Ну, конечно, вас!
— Са… Саша, а что?
— Уже все прошло, Саша. Спасибо вам.
— А вас как зовут?
— А меня Вика, — сияя, сказала Виктория и поднялась.
Охранник посмотрел на ее ногу и быстро отвел глаза. — Саш, вы не принесете мою сумку?
Я сегодня в теннис играла и, наверное, колено перетрудила, вот нога и
подвернулась! Во-он она, под стол уехала!
Охранник поискал глазами сумку, подошел, выудил ее из-под
стола и аккуратно поставил перед Викторией.
— Спасибо вам, Саша! — прочувствованно сказала она. — В
гардероб налево или направо?
— По любой лестнице вниз. Я бы вас проводил, — добавил он с
сожалением, — но нам отлучаться никак нельзя.
— Спасибо, — еще раз поблагодарила коварная Виктория и
равнодушно мазнула глазами по Федору, который торчал в дверях с надписью
«Служебный вход». Как будто не узнала. — Мы с вами увидимся, Саша, когда я
обратно пойду! И я вам еще раз скажу спасибо!
— Не за что, — пробормотал совершенно потерявшийся Саша.
Виктория подхватила сумку и стала грациозно спускаться в
гардероб, и Федор осторожно прикрыл за собой дверь.
Итак, сумка в музее. Теперь самое главное — незаметно добыть
ее из гардероба. Виктория свою часть программы отыграла с блеском, и Федору
осталось не провалить свою.
Он вышел из-за служебной двери и с очень деловым видом
сбежал вниз по противоположной лестнице, не той, по которой спускалась
Виктория. Охранник Саша тоскливо смотрел ей вслед, командированные тетки
двинулись вверх по большой лестнице, и на Федора никто не обращал внимания. На
всякий случай он еще раз огляделся по сторонам, пригнулся и заглянул в
гардероб.
В гардеробе дежурил Иван Ильич, раньше работавший
капельдинером в Большом театре и на пенсии переместившийся в Музей
изобразительных искусств по причине артрита, из-за которого ему было трудно
стоять. Его всегда жалели, и в дни больших выставок или школьных каникул, когда
приходилось таскать сотни шуб и пальто, он получал отгулы и больничные. Сейчас
народу было мало, и Иван Ильич мирно почитывал книжицу в своем уголке за
шубами.
Виктория в два счета пристроила ему сумку, которую старик,
кряхтя и качая головой, поставил возле деревянного ящика с отделениями, куда
обычно клали пакеты и шляпы. Федор наблюдал за ней из-за поворота лестницы.
Она что-то прощебетала Ивану Ильичу, вскинула на плечо
крохотный ридикюльчик, поправила у зеркала волосы, которые вовсе незачем было
поправлять, и, держась за перила, стала подниматься.
Федор подождал, когда она его минует, и сбежал в гардероб.
— Иван Ильич! Где вы?
— Кто тут? А, Федя! Чего тебе?
— У вас… телефон работает? Я свой дома забыл, а из отдела
говорить не могу.
— Зазнобе, что ль, позвонить хочешь? Ну, звони, звони, чего
там! Вон он телефон, на столике. В город через пятерку!
— Да знаю я, Иван Ильич!
Огромная спортивная сумка стояла почти у его ноги, и Федор
испытывал неистовое желание схватить ее. Он знал, что нельзя, но все его беды
были сосредоточены именно в этой сумке — взять ее, и дело с концом!
Он покрутил пальцем диск древнего желтого телефона,
переложил трубку с одного плеча на другое и снова покосился на сумку.
Пока все идет как надо, только бы не испортить дела.
— Федя. — Гардеробщик показался из-за пустых вешалок, очки
сдвинуты на кончик носа, в руке потрепанная толстая книжища.
