— Может, водички? — спросила Мария Викторовна жалостливо. —
Налить?
— Мне ничего не нужно. Где же телефон! Куда я его дела?!
— А вы… хорошо искали? — осторожно поинтересовался Федор. —
Может быть, ничего и не пропало?.. Может, все на месте?
— Как?! — возмутились в один голос обе Марии Викторовны, а
Нелечка еще больше округлила и без того круглые глаза, а потом прижала ладонь
ко рту — от ужаса. — Как не пропало?!
— Что вы хотите сказать? — Марья Трофимовна перестала шарить
в бумагах и уставилась на Федора. Из-за очков глаза ее казались выпуклыми, как
у лягушки. — Нет, извольте объясниться! Вы хотите сказать, что мы не знаем, что
у нас в запасниках?! Или, быть может, вы знаете лучше меня?!
— Да нет, но у нас три тысячи семьдесят единиц хранения…
— Если быть точным, три тысячи семьдесят три!..
— И помещение маленькое, — продолжал Федор тихо. — И залило
нас в прошлом году, помните? Мы тогда ценности в третье хранилище таскали!
— Не таскали, а эвакуировали! — отрезала Марья Трофимовна. —
И не морочьте мне голову, Федор! Сокровищ, бесценных сокровищ нет! А вы
говорите, что я их не заметила! А в милицию я все-таки позвоню! Где телефон?!
Где телефон, я вас спрашиваю?!
Федор пожал плечами.
Мало того, что жалко ее, так еще и стыдно до невозможности!
Актерских способностей у него было на копейку, и изображать неведение давалось
ему с трудом.
Скорее бы уж все кончилось. Как-нибудь, но кончилось бы!..
В успех кампании, которую они должны были осуществить вдвоем
с Викторией, он не слишком верил, но ему было почти все равно — лишь бы
ценности вернулись в музей, где им самое место. Даже если после этого его будут
судить — значит, будут судить, недаром Олег Петрович сегодня утром, когда мать
поила их чаем, высказывался в том духе, что «закон суров, но это закон»! Федор
понял его слова так, что, если ничего не выйдет и его поймают прямо с этой
самой спортивной сумкой, ему придется отвечать — и он ответит! Лишь бы только
все кончилось.
Странным образом он совершенно не вспоминал о Светке,
которая думала, что кардиган — это пеньюар, и еще говорила, что из него,
Федора, ничего не выйдет. Он как-то сразу перестал о ней думать, как будто
отложил на потом. Сейчас он разберется с ценностями, а уж потом со Светкой.
Олегу, который утверждал, что Светка решила отобрать у него,
Федора, коллекцию и деньги Василия Дмитриевича, он не слишком поверил, но
беспокойство за нее, ужасное, мучительное беспокойство, отступило, и за это ему
тоже было стыдно — будто он предал старого друга!..
Светка не была старым другом, а как раз наоборот, новой
подругой, но то, что он так легко выслушал все инсинуации в ее адрес, казалось
ему предательством. Он еще разберется с этим, но потом, потом, не сейчас!..
— Он приехал на работу, — между тем говорила Марья
Трофимовна в телефон. — Только что. Нет, никуда. Да, пожалуйста, товарищ,
приезжайте быстрее! Быть может, он даст ценные показания!
Федор усмехнулся, уставившись в какую-то бумагу. В бумаге
было написано про модель города Иерусалима, изготовленную искусником из города
Бремена по фамилии Шольц, а в некоторых источниках — Шульц. Федор когда-то
собирался диссертацию писать как раз про модели Иерусалима. Это было его тайной
страстью. Никто не знал, даже мать, а в отделе русского искусства его просто
засмеяли бы!..
— Подойдите, — велела начальница, и он даже не понял, что
она обращается именно к нему. Лишь только когда она стала махать телефонной
трубкой в его направлении, а Нелечка зашипела: «Возьмите же, возьмите!» — Федор
с грохотом отодвинул стул, подошел и взял трубку.
— Федор Алексеевич?
— Здрасти.
— Добрый день.
— Это милиция, — мстительно подсказала Марья Трофимовна и
опять движением фокусника поменяла свои очки. — А как вы думали? Вот сейчас они
точно во всем разберутся.
— Почему вчера отсутствовали на рабочем месте?
— А?
— Почему вы вчера на работу не пришли?
— Зуб заболел, — сказал Федор, насилу вспомнив, какую версию
он выдал начальнице. — А потом я спал. Мне мать только утром сказала, что вы
звонили.
— А почему вечером не сказала?
— Когда я пришел, ее не было дома. Она побежала меня искать
и искала до утра.
— Ну конечно, — ироничным тоном протянула трубка. — Она вас
искала, а вы дома тихо спали!.. Это уж как водится! И подтвердить, что ночью вы
дома спали, конечно, некому?
Федор помолчал и вдруг вспомнил.
— Соседку можете спросить. С пятого этажа. Ващенкина
фамилия. А может, и не с пятого, я точно не помню. Она видела, как я домой
вернулся, и разговаривала со мной. Про мать спрашивала.
Трубка замолчала ненадолго.
— Ну, это мы проверим. А вы пока с работы не отлучайтесь!
— Да я и не собирался.
— А мы под вечер заедем. Ваша богадельня до которого часу
открыта?
— Богадельня? — переспросил Федор.
— Ну, музей, музей!
— До пяти.
— Везет людям, до пяти работают! Ну, и мы к пяти заглянем.
Не отлучайтесь!
Федор вернул трубку на телефон и обвел глазами сотрудниц.
Они все смотрели на него, как зачарованные. Слово «богадельня» слышали все.
— Когда? — отрывисто спросила Марья Трофимовна. — Когда они
приедут?
— Сказали, к пяти.
— Как к пяти?! А до пяти что?..
— Я не знаю.
— Да, но вчера мне показалось, что они… что самое главное —
это найти вас, и вместе с вами сразу найдется коллекция, и честное имя нашего
музея…
Федор подумал, что она абсолютно права.
Он нашелся, и коллекция нашлась, и теперь — может быть! —
вместе с Олегом Петровичем им удастся спасти несколько честных имен. Музея, к
примеру. И Василия Дмитриевича тоже.
Марья Трофимовна растерянно переводила взгляд с одной
сотрудницы на другую, а с них на телефон.
— Как же это? — Она прижала к груди трясущиеся ручки. —
Почему к пяти часам? Они же сказали, что… Как они собираются искать коллекцию,
если даже приехать вовремя не могут?!
— Марья Трофимовна, — спросил Федор, — а откуда стало
известно, что коллекция пропала?
— Как откуда?! Как откуда, что за вопрос?!
— Ну, мы же с ней не работаем, Марья Трофимовна. И
инвентаризации не было, и к проверке мы не готовились. Как стало известно, что
коллекция… пропала?
